Птица не упадет - Уилбур Смит (1977)

— Я теперь личный помощник вашего отца, — ответил он и снова улыбнулся. — Уверен, вы скоро смиритесь с моим присутствием.

— Посмотрим! — выпалила она. — Я поговорю с папой.

— О, я так понимаю, что вы с генералом Кортни однажды уже обсуждали мою работу, точнее, мое увольнение.

— Я… — начала Буря, потом крепко сжала губы, и краска со щек перешла на горло, когда она вдруг живо вспомнила весь эпизод. Унижение было столь сильным, что она почувствовала себя розой, вянущей в жаркий день, и в горле у нее застрял комок. Достаточно было того, что это вообще случилось, что вместо безусловной поддержки, к которой она привыкла с самого детства, она получила от отца гневную отповедь: она поступила как избалованный ребенок, опозорила его, использовав его силу и влияние, и особенно позорно то, что она сделала это, ничего ему не сказав, действуя за его спиной, как он выразился.

Она испугалась, как всегда в минуты его гнева, но не слишком встревожилась. Уже десять лет он не поднимал на нее руку.

— Настоящая леди по-человечески относится ко всем окружающим независимо от цвета их кожи, веры или финансового положения.

Она часто слышало это и раньше и теперь почувствовала досаду.

— О-ла-ла, папа! Я больше не ребенок! — выкрикнула она. — Он надерзил мне, а всякий, кто будет мне дерзить, заплатит за это, черт побери.

— Ты сделала два утверждения, — сказал генерал с обманчивым спокойствием, — и оба нуждаются в поправках. Если ты сама дерзка, в ответ получишь дерзость, и ты еще ребенок. — Он встал из-за стола, крепкий, как лесной дуб, и огромный, как гора. — С другой стороны, леди не бранятся, а ты должна стать леди, когда вырастешь. Даже если мне придется вколотить это в тебя.

Он взял ее за руку, и она с недоверчивым отчаянием неожиданно поняла, что произойдет. Такого с ней не бывало с четырнадцати лет, и она считала, что больше никогда не будет.

Она попыталась вырваться, но отец был невероятно силен. Он легко поднял ее одной рукой и отнес на кожаный диван. Тут Буря в первый раз вскрикнула в страхе и ярости. Этот крик быстро сменился воплями, когда отец уложил ее к себе на колени и задрал юбку ей на голову. Панталоны у нее были из голубого крепдешина с розочками на том месте, куда он нацелился. Генеральская ладонь, мозолистая и жесткая, со звонким шлепком опустилась на двойную выпуклость ее ягодиц. Он шлепал дочь, пока она не перестала вопить и брыкаться и не расплакалась. Тогда он опустил ей юбку и спокойно сказал:

— Если бы я знал, где его найти, я заставил бы тебя извиниться перед молодым человеком.

Буря помнила эту угрозу и на мгновение впала в панику. Она знала, что отец способен и сейчас заставить ее извиниться, и едва не убежала из библиотеки. Ей потребовались огромные усилия, чтобы выпрямиться и вызывающе задрать подбородок.

— Вы правы, — сказала она холодно. — Наем и увольнение папиных слуг меня не касаются. Теперь, если вы посторонитесь…

— Конечно, прошу прощения.

По-прежнему улыбаясь, Марк поклонился и дал ей пройти.

Проходя мимо, она мотнула головой, взметнула юбки и от волнения подошла не к тому стеллажу. Прошло какое-то время, прежде чем Буря поняла, что изучает корешки переплетенных в кожу парламентских отчетов десятилетней давности, но не могла признать свою ошибку и унизиться еще больше.

В ярости она обдумывала следующее язвительное замечание, перебрав их с десяток, и наконец сказала:

— Буду вам обязана, если в дальнейшем вы станете обращаться ко мне только в случае крайней необходимости, а сию минуту я бы хотела остаться одна.

Она говорила, не переставая листать парламентские отчеты.

Ответа не было, и она высокомерно обернулась.

— Вы слышали, что я сказала?

Тут она смолкла. В библиотеке она была одна, он ушел незаметно, так что она даже не слышала, как стукнула щеколда.