Слишком поздно - Алан Александр Милн (1939)

На левой отвесной грани пирамиды, чуть дальше, чем я мог достать рукой, торчал выступ, размерами и формой напоминающий половинку крикетного мяча. За него предлагалось ухватиться. Чуть дальше, чем можно дотянуться ногой, согнутой в колене, скала ненадолго приобретала наклон в сорок пять градусов, сразу же возвращаясь к вертикали. В этом месте предлагалось поставить ногу. По всей вероятности, именно этот участок и составляет все неповторимое очарование Напской Иглы для страстного любителя скалолазания. Для любителя менее страстного, каковым в ту минуту был я, все очарование опоры состоит в том, что на нее можно без опаски опереться, и поверхность ее должна располагаться под прямым углом к склону, на который взбираешься. Данная опора нужными свойствами не обладала. Можно ли положиться на собственные ногти (и Джонса)? Перенеся весь свой вес на эту скользкую, наклонную, исцарапанную шипами поверхность, пока рука нашарит тот крикетный мячик, исчезну ли я в пропасти, оставив Кена с мотком веревки в руках скорбеть об утерянном брате, или над краем верхнего среза скалы покажется мое торжествующее лицо? Вот в чем вопрос, и ответ можно узнать только одним способом. В конце концов, должен же быть какой-то толк в этих веревках, иначе зачем люди их с собой таскают? Если я упаду, то не дальше чем на тридцать футов. Нелепо бояться, что веревка перережет меня пополам. Никто никогда не слыхал, чтобы человека перерезало веревкой. Нет, я просто буду болтаться взад-вперед, уверяя Кена, что волноваться не о чем и что все вокруг забрызгано кровью просто потому, что я чуть-чуть ударился, пока падал. Затем я бодро вскарабкаюсь по веревке в безопасное место. Обычные повседневные мелочи жизни скалолаза. Все эти царапины на камне — всего лишь напоминание о том, как люди соскальзывали в пропасть и тут же весело выскакивали обратно. Без веревки они бы, конечно, разбились насмерть, ну а с веревкой подняться на скалу — просто детская игра. Или просто несусветная глупость?

А, была не была…

Так восхитительно было сидеть на вершине Иглы, болтать ногами и думать: «Победа!» Примерно раз в десять лет я вспоминаю: при огромном количестве всего, что я не могу, не умею, чего я не сделал в своей жизни, я все-таки поднялся на Напскую Иглу! То же самое совершили тысячи других людей, но они по крайней мере хоть что-то знали о скалолазании.

Через несколько дней мы совершили восхождение на Печную Трубу Керн-Коттс. Мой идеальный читатель в достаточной степени знаком с предметом, чтобы предположить, будто я имею в виду скалу Керн-Коттс. Если бы я поднялся на скалу, эта книга была бы совсем иной. Подъем на Печную Трубу всего лишь умеренной сложности. Сама Труба составляет второй этап подъема — это огромный качающийся камень. И на него каким-то образом нужно залезть. Наша вера в Джонса к тому времени могла бы… чуть не сказал «двигать горы», но в данном случае это не совсем удачная метафора. Если верить Джонсу, именно этот фрагмент горы не сдвинется с места, и мы верили. Однако покачивался он весьма угрожающе. Видно, мы еще не до конца овладели техникой лазания. Сидя у костра, мы обсуждали вопрос, будет ли неспортивно перекинуть веревку через валун и по ней подтянуться.

— Господи, да делай с этой веревкой что хочешь, — сказал Кен. — Для чего же она нужна?

— Значит, если ты забросишь лассо на верхушку Монумента и залезешь по веревке, то сможешь сказать, что покорил Монумент?

— Какая чушь! Так можно что угодно сказать.

— Например?

— Да что угодно, — ответил Кен, напряженно думая.

— Ну что?

— Ты согласишься, что можно становиться на плечи друг другу? Это будет по-честному, так?

— Да, конечно. Только ведь веревка…

— Значит, если у тебя есть друг ростом в четыреста семьдесят пять футов, и ты заберешься по его подтяжкам и встанешь ему на плечи…

— Да ну тебя! Давай сюда веревку.

Мы долезли до вершины. Возможно, за такие вещи выгоняют с позором из Клуба альпинистов. Не знаю.

7