Содом и Гоморра. Города окрестности Сей - Кормак Маккарти (2013)

— Дембельнулся я в Сан-Диего. И первым же автобусом оттуда сдриснул. В автобусе мы еще с одним таким же обормотом напились, и нас из него выкинули. В общем, оказался я в Тусоне, там пошел в магазин, купил себе костюм и башмаки с джадсоновскими застежками{9}. За каким хреном я костюм купил, понятия не имею. Считал, что у мужчины должен быть костюм. Сел на другой автобус, доехал до Эль-Пасо, в тот же вечер отправился в Аламогордо: там у меня были лошади. Потом всю страну изъездил. В Колорадо работал. В Техасе. Как-то раз в тюрягу попал в каком-то богом забытом городишке, сейчас уж и не вспомню его названия. Помню только, что в Техасе. Причем ничего я такого особенного не сделал. Просто оказался не в том месте и не в то время. Думал, никогда оттуда не выйду. Нарвался на драку с каким-то мексиканцем и вроде как убил его. В той тюрьме я просидел день в день девять месяцев. Домой не писал — о чем было писать? Когда выпустили, пошел проведать своих лошадей, а их продали: за корм-то я за ихний задолжал. На одного коня мне плевать было, а на другого нет: привык к нему, долго он мне служил. Но я понимал, что, если на продавшего наеду, снова в чертовой тюряге окажусь. Но так, вообще, поспрашивал. В конце концов кто-то мне сказал, что моих лошадей продали в другой штат. Покупатель был то ли из Алабамы, то ли еще откуда. А у меня тот конь был лет с тринадцати.

— Я тоже потерял в Мексике коня, к которому был очень привязан, — сказал Билли. — У меня он был с девяти лет.

— Да это проще простого.

— Что — потерять коня?

Трой поднял бутылку, отпил, опустил ее, завинтил крышечку и, вытерев губы тыльной стороной ладони, положил бутылку на сиденье.

— Нет, — сказал он. — Привязаться к нему.

Полчаса спустя они съехали с шоссе и, прогромыхав через бревенчатый мостик, оказались на грунтовой подъездной дорожке. Милю проехали — усадьба, ранчо. На веранде свет, откуда-то выскочили три австралийские овчарки, с лаем затрусили рядом с грузовиком. На крыльцо вышел Элтон, остановился, надвинув шляпу и заложив руки в задние карманы штанов.

Ели за длинным столом на кухне, передавая друг другу миски с мамалыгой и окрой и широкую тарелку с жареным мясом и крекерами.

— Все очень вкусно, мэм, — сказал Билли.

Жена Элтона подняла взгляд:

— А не могли бы вы не называть меня «мэм»?

— Могу, мэм.

— Когда меня так называют, я чувствую себя старухой.

— Да, мэм.

— У него это помимо воли выходит, — сказал Трой.

— Ну тогда ладно, — сказала женщина.

— Меня небось никогда с такой легкостью не прощаешь!

— Да тебе, поди, не очень-то это и надо, — сказала женщина.

— Я постараюсь больше так не говорить, — сказал Билли.

За столом с ними сидела семилетняя девочка, смотрела на всех широко распахнутыми глазами. Сидят едят. Вдруг она говорит:

— А что тут плохого?

— Что плохого где?

— В том, что он говорит «мэм».

Элтон озадаченно поднял брови:

— Ничего плохого в этом нет, моя хорошая. Твоя мама просто из этих, ну… современных женщин.

— Каких современных женщин?

— Ты ешь давай, — сказала ее мать. — Если бы мы во всем слушали папу, так и жили бы, не зная колеса.

Потом сидели на веранде в старых плетеных креслах, Элтон поставил себе под ноги на пол три высоких стакана, свинтил с бутылки крышечку, налил понемногу в каждый, навинтил крышку обратно и, поставив бутылку на пол, передал гостям стаканы и откинулся в кресле-качалке.

— Salud[4], — сказал он.

Потом выключил на веранде электричество, и они остались сидеть в прямоугольнике мягкого света, падающего из окна. Он поднял стакан к свету и поглядел сквозь него, будто химик.

— А вот не угадаете, кто теперь снова вернулся к виски «Беллс», — сказал он.

— Только не называй по имени.

— Ну вот, догадался.

— Да кто же, как не она?