Последний пир - Джонатан Гримвуд (2013)

— Ну а теперь к делу, — сказал он, когда доел и я. — Ты едешь на Корсику, потому что сеньор Паоли тебя уважает. Он читал о твоем трудолюбии и рвении, о том, как ты осушаешь болота и пытаешься накормить крестьян. Он знает, что ты делаешь научные открытия, что сам Вольтер отвечает на твои письма. Он видит в тебе единомышленника. Ты предложишь ему наследуемое дворянство, содержание от французского государства и титул маркиза ди Бонафацио.

— А если он откажется?

— Предложишь титул герцога Бастийского.

Элоиза улыбнулась: она поняла, что мой вопрос был вовсе не о размере предлагаемой взятки. Вдруг сеньор Паоли вообще не захочет меня слушать? Не спрашивая, Элоиза налила мне белого вина и подтолкнула бокал в мою сторону, продемонстрировав ложбинку меж юных грудей. Увидев мой заинтересованный взгляд, она очаровательно зарделась.

— А если он и от этого откажется?

— Посули ему титул принца Корсиканского.

— Понятно. А его сторонникам? Министрам?

— Титулы попроще. Можешь не скупиться — только не делай из нас дураков. Разреши им сохранить родной язык, пусть даже преподают его в университетах. Все местные деловые переговоры тоже могут вестись на корсиканском. — Жером кивнул на свой бокал, и Арман тотчас его наполнил. — Корсиканские крестьяне почти не говорят по-итальянски, а о французском и речи быть не может. Паоли же практически один из нас. Это должно помочь. — Осушив бокал в один присест, Жером сказал: — Так, у нас с Арманом есть одно дело. Все остальное тебе расскажет Элоиза. Спроси ее про броччио для дам, тебе это будет интересно.

— Напрасно вы его недолюбливаете, — сказала девушка, как только за Жеромом и ее сводным братом закрылась дверь.

Она покинула диванчик, на котором сидела с братом, налила себе бокал вина и осушила его в два глотка. Затем налила себе и мне. Села напротив. Только тогда я понял, что за ужином Элоиза совсем не пила.

— Жером — один из моих самых давних друзей.

— Оно и видно. — Она печально улыбнулась и посмотрела по сторонам, явно желая сменить тему. — Вы терпеть не можете это место, правда?

— Я больше люблю свой замок.

Элоиза фыркнула.

— Презрение к Версалю и его обитателям у вас на лбу написано. Видели бы вы лицо маркиза де Коссара, когда вы сказали про «других животных»…

Странно было слышать полный титул Жерома. Уж не хочет ли она сказать, что сама недолюбливает маркиза? Подозрительно все это — он буквально сводит меня с Элоизой.

— Версаль гниет. Однажды он просто рухнет.

— Он прогнил насквозь. Если ему суждено рухнуть, он бы давно рухнул.

— А вы бы помогли? — хитро спросила Элоиза.

— Я бы сжег его дотла. Иначе от этой вони не избавишься.

Она взглянула на смесь роскоши и упадка вокруг: прохудившиеся портьеры, коврики, пропитанные собачьей мочой, по бокам от камина — мраморные нимфы с безупречными грудями, испещренными серыми пятнами.

— И ничего бы не оставили?

— Разве что зверей. Они не по своей воле очутились в этой тюрьме.

— Однако я слышала, что вы и сами держите у себя диких животных.

— В куда лучших условиях.

— Уютный плен — все равно плен. Вы так не считаете?

Вдруг подол ее платья приподнялся — я даже подумал, что мне почудилось, но она стала задирать юбку все выше и выше, покуда не открылись колени и темнота между ними.

— Маркиз, вы не ответили.

— Почти все они погибли бы на воле.

— Полагаете, свобода погубит и нас?

— Я думал об этом.

— Разумеется, — ответила Элоиза. — Эта мысль посещает всех умных людей.