Чаша и крест - Нэнси Бильо (2013)

И слова одновременно потекли из наших губ, не всегда в унисон:

— Да будут уши Твои внимательны к голосу моления моего. Если Ты будешь замечать беззакония, Господи, Господи, кто устоит? Ибо у Тебя умилостивление. Ради имени Твоего я ожидал Тебя, Господи, положилась душа моя на слово Твое, уповала душа моя на Господа…

Закончив молиться, мы встали и молча подошли к нефу часовни. Все ценное отсюда было сорвано алчной рукой и безвозвратно исчезло. Но в неверном пламени свечи я заметила под последней скамьей деревянную чашу.

И остановилась:

— Смотрите, чаша.

Брат Эдмунд нахмурился:

— Что?

— Я вам не говорила, чуть не забыла совсем… последнее, что сказала мне сестра Элизабет Бартон, было «чаша». Она произнесла под конец всего одно слово: «Чаша». И замолчала.

— Чаши используют для питья, но и не только. Среди священных сосудов чаша — один из самых важных предметов утвари, потому что необходим при богослужении, — с расстановкой проговорил брат Эдмунд. — Возможно, пророчество должно быть исполнено для того, чтобы уберечь от опасности чашу… то есть мессу.

— Не думаю, что она именно это имела в виду, — с бьющимся сердцем возразила я. — Скорее уж, это прозвучало как… предостережение. О, брат Эдмунд, я боюсь! — закричала я. — Я не хочу, чтобы это со мной случилось. Никогда не хотела.

Он кивнул:

— И Иисус сказал: «Отче мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия».

— Это было в Гефсиманском саду, — прошептала я.

— Да, — подхватил брат Эдмунд, — там Иисус молился, потому что исполнился страхом перед тем, что, как Он знал, случится. Бог явился Ему, и Иисус сказал: «Отче мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты».

Не в силах побороть нахлынувшие чувства, я отвернулась.

Брат Эдмунд опустил руку мне на плечо:

— Знайте, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Я не хочу, чтобы вы прошли через испытания одна. Я всегда буду рядом с вами. Слышите, сестра Джоанна?

— Да, — кивнула я.

— Все говорят, что провидцев будет трое и только третий скажет, что вы должны делать. Но при этом вам необходимо услышать пророчество по своей доброй воле, без принуждения. А если вдруг вы решите ничего не предпринимать, не встречаться с последним провидцем, не слушать его пророчество, то ничего и не будет. Выбор за вами, сестра Джоанна!

Я вздрогнула, заметив, с какой безумной надеждой смотрит на меня брат Эдмунд. Я знала: он страстно желал бы вновь вернуться к прежней монастырской жизни. С одной стороны, я всей душой желала ему помочь, но с другой… Все-таки эта необходимость следовать своей судьбе была мне отвратительна. В душе нарастал гневный протест: ну почему это бремя должно было пасть именно на мои плечи?

— Господь избрал вас для великих дел, — сказал брат Эдмунд, словно прочитав мои мысли. — Но это вовсе не потому, — продолжал он, немного помолчав, — что вы благородного происхождения, и не потому, что решили постричься в монахини доминиканского ордена. Тут все дело в том, сестра Джоанна, что вы не похожи на других женщин, ни на кого больше на свете не похожи. Я все время пытался понять, что именно так отличает вас от остальных. Но так и не смог.

Я с трепетом смотрела на брата Эдмунда, меня охватило странное чувство, очень странное, не знакомое мне до сих пор.

Но тут он объявил, что нам пора отдохнуть, что разговор наш можно продолжить на следующий день, и отвел меня в калефакториум. В каждом монастыре есть такое помещение, где можно согреться: начиная с кануна Дня Всех Святых[11] и кончая Страстной пятницей там всегда горит огонь. Брат Эдмунд принес дрова и соломенный тюфяк. Сказал, что спать я буду здесь, возле огня, а он в комнате дальше по коридору.

Брат Эдмунд развел огонь в специальном приспособлении посередине калефакториума. Вскоре огонь стал с веселым треском лизать дрова. По стенам запрыгали золотистые блики.