Чаша и крест - Нэнси Бильо (2013)

Все мое существо противилось тому, что сейчас должно было произойти, я не хотела быть свидетелем жестокого языческого действа. Гертруда быстро обняла меня обеими руками и крепко прижала к себе.

— Он должен принести жертву, Джоанна, — проговорила она. — Без горячей крови душа мертвого не сможет видеть и говорить.

Оробас вонзил нож глубоко в тельце бедной пташки.

18

Ласточка громко пискнула, но всего лишь один раз, и затихла. Кровь брызнула из бедной пичужки и пролилась во вторую ямку. Только теперь я поняла, что за тяжелый запах стоял здесь: запах крови и плоти приносимых в жертву птиц.

— Нет, нет, нет, нет, — повторяла я, всхлипывая. В груди все горело. Мне казалось, будто это меня потрошат над ямой в древней подземной гробнице. Я пыталась вырваться из объятий Гертруды, но не тут-то было.

Оробас бросил тельце мертвой птички на пол и поднял обе руки. По запястьям его стекали капли крови.

— Я вызываю тебя! — завопил он. — Приди ко мне и свидетельствуй! Приди и да будь кроткой и милостивой к нам. И да не будет тебе покоя до тех пор, пока ты не явишься ко мне!

Несколько секунд он помолчал, после чего вновь прочитал заклинание. А потом еще и еще. Уж не знаю, сколько раз в общей сложности он повторил его. Слушать Оробаса было страшно тяжело: в душе у меня царило полнейшее смятение, а в висках стучало. Гертруда, с трудом дыша, продолжала крепко держать меня.

Вдруг слова словно бы застряли в горле Оробаса, а лицо его обмякло. Колени подогнулись, и медленным, плавным движением он упал на землю. Гертруда бросилась к прорицателю, опустилась перед ним на колени.

— Он мертв? — спросила я.

— Нет, — ответила она, не глядя на меня. — Но это самый опасный момент. Если умершие не являются на зов мага, он сам отправляется к ним.

Медленно текли минуты. Я невольно подумала, что смерть этого странного прорицателя стала бы для нас — а также и для всего остального мира — наилучшим исходом. Но тотчас устыдилась этих мыслей. Каждый человек, будь то мужчина или женщина, заслуживает искупления.

И тут послышался шорох. Оробас приподнялся на одной руке и сел, наклонившись вперед, опустив голову и упершись подбородком в грудь. В пламени свечи видно было, как побледнело его лицо.

— Этельрея… — прошептала Гертруда.

— Зачем меня позвали сюда? — проговорил Оробас. Голос его сильно изменился: он был все еще низким и скрипучим, но звучал как-то приглушенно, и из него начисто исчезли прежние высокомерие и насмешливость. — Кому я понадобилась?

— Мне, Гертруде Кортни.

Оробас поднял голову. Плечи его были опущены, а выражение лица какое-то сонное, вялое. Он отыскал взглядом Гертруду и произнес:

— Вижу тебя. Я уже говорила с тобой однажды. Зачем ты снова призвала меня?

Гертруда жестом велела мне подойти поближе.

— Я привела еще одного человека, — сказала она. — Невесту Христову.

Я стояла не двигаясь. Оробас повернул голову: сначала влево, потом вправо. Тусклые серые глаза его отыскали меня, голова неподвижно застыла.

— Вижу ее. Пусть подойдет поближе.

Гертруда снова поманила меня к себе.

«Все это обман и притворство, — говорила я себе. — Оробас лишь делает вид, что он — умершая саксонская девушка, на самом деле его интересует только кошелек Гертруды. Ладно, прикинусь и я, что поверила. Таким образом, этот балаган вскоре закончится, и мы уйдем».

Я подошла поближе. Встала на колени рядом с Гертрудой. Оробас некоторое время рассматривал меня изучающим взглядом, потом покачал головой. Выпятил нижнюю губу, как это делают дети. «А у него неплохо получается, — подумала я. — Да только меня не обманешь: все это спектакль, и больше ничего».

— Но она вовсе не Христова невеста, — сказал Оробас. — Одета не так, как подобает монахине, пришла сюда с непокрытой головой.