Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер (1946)

— Подведите лошадей, — продолжал офицер. — Сможет этот человек ехать верхом? Сможет.

Браун тупо смотрел вокруг, на половину лица у него расплывался огромный кровоподтек. Все это, и Мари, глядящая незрячими глазами в небо, воспринималось как сон.

— Пошли, — скомандовал кто-то, и солдаты потащили Хорнблауэра под руки из лощины. Ноги отказывались повиноваться ему, покрытые мозолями ступни не желали идти, и если бы его не волокли под руки, он бы упал.

— Смелее, трус, — сказал один из конвоиров.

Никто, кроме него самого, не называл его так раньше. Он попытался стряхнуть с себя их руки, чтобы выпрямиться, но они только крепче вцепились в него, заставляя плечо мучительно ныть. Третий человек ухватил его за спину, и они без всякого почтения выволокли его из лощины. Здесь находились лошади, штук сто, нервно перебирающие ногами в возбуждении от недавних волнений. Его втащили в седло, разделив поводья между расположившимися рядом солдатами. Необходимость сидеть в седле вот так, не имея даже возможности держать поводья, еще более усилила в Хорнблауэре чувство беспомощности. Кроме того, он настолько устал, что не мог сидеть выпрямившись. Когда лошадь под ним крутанулась, он увидел, что Брауна и графа усаживают верхом подобным образом. Потом кавалькада выехала на дорогу. Здесь они перешли на быструю рысь, в результате чего Хорнблауэр, держащийся за луку седла, раскачивался и подпрыгивал. Один раз он едва не потерял равновесие, но гусар, скакавший рядом с ним, ухватил его и помог вернуться в вертикальное положение.

— Если ты свалишься в такой колонне, — не без сочувствия сказал солдат, — это будет конец всем твоим проблемам.

Проблемам! Мертвая Мари осталась там, и он почти что собственной рукой убил ее. Она мертва, мертва, мертва! Он был безумен, когда начинал это восстание, и еще более, бесконечно более безумен, когда позволил Мари принять в нем участие. Почему он так поступил? И еще: более ловкий, собранный человек сумел бы пережать кровоточащую артерию. Хэнки, хирург с «Лидии», сказал как-то (словно облизнувшись при этом), что никто не проживет дольше тридцати секунд с перебитой бедренной артерией. Не важно. Он позволил Мари умереть прямо у него на руках. У него были эти тридцать секунд, и он не смог ничего сделать. Он потерпел фиаско во всем: в войне, в любви, в отношениях с Барбарой… Господи, почему он вспомнил о Барбаре?

От сумасшествия его спасла боль в плече, так как тряска на лошади причиняла ему мучения, которые он не мог больше не замечать. Чтобы на время заменить повязку, он просунул свисающую плетью руку между пуговицами сюртука, в результате чего почувствовал некоторое облегчение, а некоторое время спустя облегчение стало еще больше, так как офицер, ехавший во главе колонны, приказал перевести лошадей на шаг. Помимо прочего, его одолевала усталость. Хотя мысли по-прежнему бурлили в его голове, они утратили определенность и логику, напоминая, скорее, картины из ночных кошмаров — пугающие, но расплывчатые. Он впал в некое полубредовое состояние, до тех пор, пока новый приказ перейти на рысь не вырвал его оттуда. Шаг — рысь, рысь — шаг. Кавалерия двигалась по дороге настолько быстро, насколько позволяли лошади, приближая его к моменту свершения рока.

Штаб-квартирой генерала Клозана служил замок, охраняемый полубатальоном пехоты. Пленники и эскорт въехали во внутренний двор и спешились. Графа почти невозможно было узнать из-за серой щетины, покрывавшей его лицо, Браун тоже сильно зарос, а один глаз и щека заплыли от кровоподтека. Они не успели перекинуться ни единым словом, только обменялись взглядами, так как щеголеватый офицер, спешившись, подошел к ним.

— Генерал ждет вас, — сказал он.