Лорд Хорнблауэр - Сесил Форестер (1946)

Бросив непроизвольный взгляд на стол, Хорнблауэр заметил письмо Кио, лежавшее там, где он оставил его. Письмо было написано красивым почерком, с замысловатой росписью с завитушками. Это еще раз напомнило ему о смерти Буша. Эта печаль была настоящей, гложущей, ощутимой — приезд же Барбары был таким неожиданным, что, казалось, все происходит не на самом деле. Его непостижимый ум отказывался принять за отправную точку факт, что Барбара вновь рядом с ним, распыляясь на причудливые мелочи. Детали эти ему нравились, он настаивал на них — они не позволяли полностью раствориться в семейном счастье, заставляя решать практические вопросы, с которыми раньше он никогда не сталкивался — с обустройством жизни офицера на действительной службе, ведущего смертельный бой с императором, и у которого в то же время есть жена, требующая внимания и заботы. Сколь многогранной не была бы натура Хорнблауэра, главным смыслом жизни для него являлось выполнение профессионального долга. За более чем двадцать лет — всю свою сознательную жизнь, он привык приносить в жертву этому всего себя, до тех пор, пока жертва эта не стала обыденной и, как правило, чрезмерной. Схватка с Бонапартом так затянула его в течение последних месяцев, что любые обстоятельства, отвлекающие его, вызывали неприятие.

— Сюда, дорогая, — сказал он, наконец, несколько хрипло, — он собирался прочистить горло, но остановил себя. Необходимость прокашляться являлась верным симптомом того, что он нервничает или смущен. Барбара подшучивала над этой чертой в прошлом, и теперь ему не хотелось этого делать — как перед Барбарой, так и перед самим собой. Они пересекли маленькую переднюю, Хорнблауэр открыл дверь в спальню, отошел в сторону, чтобы пропустить Барбару вперед, затем вошел сам и закрыл дверь. Барбара стояла в центре комнаты, повернувшись спиной к передней части большой кровати. На губах ее играла улыбка, одна из бровей приподнялась чуть-чуть выше, чем другая. Она подняла руку, чтобы расстегнуть застежку плаща, но снова опустила ее. Имея дело со своим непредсказуемым супругом, не понятно было, плакать ей или смеяться, но она принадлежала к роду Уэлсли, и гордость не позволяла ей зарыдать. Она овладела собой как раз за секунду до того, как Хорнблауэр подошел к ней.

— Дорогая, — произнес он, взяв ее ледяные руки.

Она улыбнулась в ответ, но в улыбке ее, пусть веселой и игривой, могло быть немного больше нежности.

— Ты рад видеть меня? — спросила она. Голос ее звучал спокойно, не выдавая ни тени волнения.

— Конечно. Конечно, дорогая. — Хорнблауэр пытался вести себя сдержанно, подавляя инстинктивное желание уйти в себя, пробудившееся, когда присущая ему телепатическая чувствительность предупредила его об опасности. — Просто я с трудом могу поверить, что ты рядом, дорогая.

Это было истинной правдой, и высказавшись, Хорнблауэр почувствовал успокоение, избавившись частично от своей скованности. Он обнял и поцеловал ее, когда они разомкнули губы, можно было заметить, что в глазах ее застыли слезы.

— Кастльро, прежде чем отправиться в штаб-квартиру союзников, решил, что герцогиня должна приехать сюда, — пояснила она. — Так что я поинтересовалась, могу ли я отправиться вместе с ней.

— Рад, что ты так поступила, — сказал Хорнблауэр.

— Кастльро называет ее единственным мужчиной во всем бурбонском семействе.

— Не удивлюсь, если это окажется правдой.

Теперь они оттаяли — два гордых человека, в очередной раз понявших, что жертва, на которую один идет ради другого, необходима для удовлетворения их нужды друг в друге. Они снова поцеловались, и Хорнблауэр почувствовал, как тело ее расслабляется в его объятиях. Потом раздался стук в дверь, и они расцепили объятия. Это был Браун, присматривающий за полудюжиной моряков, несущих багаж Барбары. Горничная Барбары — маленькая негритянка Геба, немного помедлила в дверях прежде, чем войти. Барбара подошла к зеркалу и стала снимать плащ и шляпу.