За чертой - Кормак Маккарти (1994)

Фамилия доктора была Муар, а его кабинет располагался на Западной Сосновой. К тому времени, как Билли туда добрался, в прихожей ждали человек шесть, в основном молодые люди и мальчики, с документами новобранцев в руках. Назвав медсестре за стойкой свою фамилию, он сел в кресло и стал дожидаться очереди.

Когда медсестра в конце концов его пригласила, он спал, проснулся как ужаленный и принялся озираться, не понимая, где он.

— Парэм, — повторила она.

Он встал:

— Это я.

Медсестра вручила ему бланк и поставила в коридоре, где, прикрывая ему один глаз картонкой, заставила вычитывать буквы с таблицы на стене. Он дочитал до самой нижней строчки, и она стала проверять второй глаз.

— Хорошие у вас глаза, — сказала она.

— Да, мэм, — отозвался он. — Этим я и раньше мог похвалиться.

— Ну, наверное, — сказала она. — Куда реже бывает, чтобы сначала глаза были плохие, а потом становились хорошими.

Когда зашел в кабинет, доктор усадил его в кресло и стал смотреть в глаза, светя туда фонариком, потом чем-то холодным залез в ухо, стал смотреть туда. Велел расстегнуть рубашку.

— Приехали верхом? — спросил он.

— Да, сэр.

— И откуда же?

— Из Мексики.

— Вот как. Ваши родные чем-нибудь болеют?

— Нет, сэр. Они все умерли.

— Вот как, — опять сказал доктор.

Приложил к груди мальчика холодный конус стетоскопа, послушал. Постучал ему по груди кончиками пальцев. Снова приложил стетоскоп к его груди, послушал зажмурившись. Сел выпрямившись, вынул трубки из ушей и откинулся в кресле.

— У вас шумы в сердце, — сказал он.

— Что это значит?

— Это значит, что в армию вам нельзя.

Десять дней он работал на конюшне рядом с шоссе, спал там же в деннике, пока не накопил денег на одежду и на автобус до Эль-Пасо. Оставив коня на хранение владельцу конюшни, на восток поехал в новой синей рубашке с перламутровыми пуговицами и новой равендуковой рабочей куртке.

В Эль-Пасо было холодно и шумно. Нашел рекрутский пункт, там ему клерк снова выписал все те же самые документы, он постоял в очереди вместе с другими мужчинами, все разделись, побросали одежду в корзину, каждому дали медный номерок, и опять они, с документами в руках, выстроились в голую очередь.

Дойдя до стола, где сидел доктор, он подал ему свои бумаги, доктор заглянул ему в рот и уши. Затем приложил стетоскоп к его груди. Велел повернуться спиной, приложил стетоскоп к спине, послушал. Потом снова стал слушать грудь. Потом взял со стола печать и, шлепнув ею по бланку, подал бумаги.

— Вас пропустить не могу, — сказал он.

— Что же со мной такого?

— У вас перебои с сердцем.

— Да нет у меня ничего с сердцем.

— Нет, есть.

— Я что — умру?

— Когда-нибудь — конечно. Это, скорее всего, не так уж серьезно. Но в армию вам с этим нельзя.

— Но вы меня могли бы пропустить, если бы захотели.

— Мог бы. Но не пропущу. Все равно это рано или поздно обнаружится. Не сейчас, так потом.

Еще не было полудня, когда он вышел и двинулся по улице Сан-Антонио. По улице Южная-Эль-Пасо дошел до «Кафе Сплендид», съел комплексный ланч, опять добрался до автобусного вокзала и прежде наступления темноты был уже снова в Деминге.

Когда утром он зашел в конюшню, мистер Чандлер разбирался с упряжью в седельной кладовой. Поднял взгляд.

— Ну, — сказал он, — взяли тебя в армию?

— Нет, сэр, не взяли. Не годен, говорят.

— Жаль, жаль.

— Да, сэр. Мне тоже.

— Что собираешься делать?

— Попробую еще раз в Альбукерке.

— Сынок, у них эти рекрутские конторы по всей стране. Так и будешь всю жизнь по ним шляться?

— Да знаю. Но все же попробую еще разок.