За чертой - Кормак Маккарти (1994)

Посидели в молчании. Мужчина, занимавшийся ведром, встал в третий раз, опять помешал варево и поставил его охлаждаться. Билли разглядывал лица сидевших у огня, серьезные, почти торжественные. Их острые скулы, их оливковую кожу. Кочевники, космополиты. Даже вот здесь, когда сидят кружком в лесу, они одновременно собранны и непринужденны. В отношении собственности совершенно свободные, они едва ли признают над собой власть даже пространства, которое занимают. Все понимание мира они вынесли из прежних жизней, как когда-то их отцы. Что само по себе движение, например, — это тоже богатство. Пробежав глазами по их лицам, Билли сказал, что тогда, значит, аэроплан, который они сейчас везут на север, — это какой-то другой аэроплан.

Взгляды всех черных глаз сразу сошлись на предводителе их маленького клана. Тот долго сидел в молчании. Было очень тихо. В отдалении на дороге один из волов пустил громкую струю мочи. В конце концов цыган поморщился и сказал, что, как ему это видится, в дело вмешалась судьба, а ей виднее. Он сказал, что в дела людей судьба может вмешиваться с тем, чтобы в чем-то им воспрепятствовать или поставить на место, но утверждение, будто судьба может заступить дорогу истине и продвинуть вперед неправду, является, на его взгляд, полной ерундой. Говорить о воле в мире, где нечто происходит против воли говорящего, — это одно. Говорить же о такой воле, которая бы действовала противно истине, — дело другое, поскольку в этом случае все становится бессмысленным. Подумав, Билли спросил его, считает ли он, что Господь уничтожил неправильный самолет, чтобы остался один правильный, но ответом было, что это вряд ли. Когда Билли удивился — ведь он же сам говорил, что насчет выбора из двух самолетов Господь собственной рукою все управил, — цыган сказал, что он действительно так подумал, но при этом он вовсе не считает, что Господь тем самым кому-то что-то сообщил. И добавил, что, вообще-то, он человек несуеверный. Остальные цыгане дослушали его до конца и повернулись к Билли: им было интересно, что он на это скажет. Билли сказал, что, на его взгляд, перевозчики не слишком-то озабочены подлинностью аэроплана, но цыган лишь обратил на него внимательный взгляд своих темных тревожных глаз. И сказал, что они, конечно же, ею озабочены и именно в этой плоскости велось все их расследование. Набравшись смелости, при определенном взгляде на вещи можно заметить, что великая проблема этого мира состоит в том, что выживший становится весомым аргументом в оценке событий прошлого. Так же и сохранившаяся вещь наделяется ложной значимостью, как будто сохранившиеся артефакты прошлого дошли до нас намеренно, по собственной воле. Однако же свидетель не может пережить свидетельства. В мире, который воплотился, победившее не может говорить за то, что погибло, а может лишь выставлять напоказ свою самонадеянность и надменность. Оно берет на себя роль символа и квинтэссенции исчезнувшего мира, не являясь ни тем ни другим. Еще он сказал, что в любом случае прошлое едва ли чем вещественнее сна и сила прошлого в этом мире очень преувеличена. Ибо мир обновляется каждый день, и его ответом на цепляние людей за исчезающие оболочки может быть только появление еще одной такой отмершей оболочки.

— La cáscara по es la cosa,[886] — сказал он. — Выглядит так же, да. Но сущность у нее другая.

— ¿Y la tercera historia?[887] — спросил Билли.