Коммодор Хорнблауэр - Сесил Форестер (1945)

— На кра-а…ул! — взревел капитан Норман и пятьдесят мушкетов с примкнутыми штыками, разом сорвавшись с покрытых алыми мундирами плеч пятидесяти морских пехотинцев, замерли вертикально напротив пятидесяти рядов надраенных до блеска пуговиц, а шпаги трех офицеров морской пехоты описали в воздухе грациозные дуги военного приветствия.

Александр, сопровождаемый двумя адъютантами, медленно шел плечом к плечу рядом с морским министром, которому номинально и предназначалась эта церемония. Он приложил руку к краю своей шляпы. Трубы умолкли, пронзительно взвизгнув. Барабаны пробили дробь в четвертый раз, прогремел грохот первого салютного выстрела, а флейты и барабаны морских пехотинцев затянули «Из сердца дуба…» Хорнблауэр выступил вперед и отдал честь.

— Доброе утро, коммодор Хорнблауэр, — поздоровался морской министр. Разрешите представить Вас графу Северному.

Хорнблауэр вновь отдал честь, стараясь сохранить при этом, насколько возможно, бесстрастное выражение лица и борясь с невольной улыбкой при виде странной попытки Александра сохранить видимость инкогнито.

— Доброе утро, коммодор, — в свою очередь поздоровался Александр. С глубоким удивлением Хорнблауэр понял, что царь обращается к нему на неплохом английском, — надеюсь, наш короткий визит не доставил вам слишком больших неудобств?

— Это ничто по сравнению с высокой честью, оказанной кораблю, сэр, — ответил Хорнблауэр, размышляя при этом, правильно ли обращение «сэр» по отношению к царю, желающему сохранить инкогнито. Очевидно, да.

— Можете представить своих офицеров, — продолжал Александр.

Хорнблауэр представил их одного за другим, а они отдавали честь и кланялись несколько скованно, как того можно было ожидать от младших офицеров в присутствии царя всея Руси, хоть и инкогнито.

— Думаю, теперь вы можете начать прием воды на корабль, капитан, — сказал Хорнблауэр Бушу и снова повернулся к Александру:

— Вы хотели бы еще осмотреть корабль, сэр?

— Да, конечно, — ответил Александр.

Он поднялся на шканцы, чтобы наблюдать за началом приготовлений. Марсовые начали спускаться; Александр щурился на солнце, с восхищением глядя, как с полдюжины матросов соскользнули по бизань-бакштагам и бизань-фалам и выстроились на шканцах перед ним. Подгоняемые офицерами, матросы сновали тут и там, выполняя порученные им задачи — всё вместе это напоминало растревоженный муравейник, но было гораздо более упорядоченным и осмысленным. Крышки люков были отдраены, помпы приготовлены, тали заведены на ноки реев, кранцы вывалены по левому борту. Александр удивленно смотрел на полуроту морских пехотинцев, выбиравших конец, которые даже при этом умудрялись маршировать своим гусиным шагом.

— Солдаты и матросы заодно, — пояснил Хорнблауэр, указывая дорогу по трапу вниз.

Александр был очень высок — на один-два дюйма выше Хорнблауэра; спустившись под палубу он согнулся почти вдвое, чтобы не удариться о бимсы и оглядывался по сторонам щуря близорукие глаза. Хорнблауэр повел его дальше, на нижнюю пушечную палубу, где расстояние до подволока не превышало пяти футов шести дюймов, он показал царю мичманскую каюту и кают-компанию уоррент-офицеров — все подробности жизни моряка. Хорнблауэр подозвал несколько моряков, приказал им раскатать и натянуть свои гамаки, а после — улечься в них, так что Александр смог на воочию убедиться, что на самом деле значит, когда на человека приходится всего двадцать два дюйма и получить представление, что представляет собой нижняя палуба, набитая гамаками, раскачивающимися в шторм, когда все люди спрессовываются в одну плотную массу. Ухмылки моряков, участвующих в этом маленьком спектакле, послужили для Александра достаточным доказательством не только того, что Хорнблауэр рассказывает чистую правду, но и высокого духа матросов, выгодно отличающихся от терпеливых безграмотных крестьян, которых он привык видеть в рядах своей армии.