Сейчас нижеподписавшемуся стало известно, что заместитель главного прокурора Ивар Лёвберг настаивает, чтобы ему сообщили имя и контактные данные информатора Марины. Лёвберг информировал нижеподписавшегося, что собирается немедленно провести формальный допрос информатора Марины, дабы документировать его показания и, возможно, заслушать их в суде.

Нижеподписавшийся категорически протестует против такого метода и придерживается мнения, что анонимность Марины следует сохранять и впредь, тем более что такая анонимность, гарантированная нижеподписавшимся, была условием его искренних и обширных показаний.

Йоаким Сунден

60

Камера. Клетка.

Это не может быть правдой. Настоящая сучья клетка.

Нет, нет и нет.

ДА.

Он очнулся в клетке. Прошло уже полтора суток. Холодный пол, голая яркая лампа на потолке. И холодно. Предвариловка в худшем, доисторическом варианте.

НЕТ.

Попытался встать и закричал от боли в ноге. Может, и перелом. Глубоко дышать тоже больно. Неизвестно, как с ногой, но ребро или два точно сломаны. Зеркала в предвариловке, натурально, не положены, но и смотреть не на что: притронулся к носу и чуть не потерял сознание.

Закрыл глаза и полежал еще немного. Потом встал, поискал кнопку вызова – и не нашел. Действительно, доисторическая дыра. Чтобы вызвать надзирателя – колоти в дверь.

Что он и сделал. Постучал кулаком в дверь и крикнул несколько раз…

Тедди дал себе клятвенное обещание: НИКОГДА не попадать в такое место. За толстой железной дверью, с окном, забранным ржавой решеткой. Наклонная плоскость к неизбежному сроку.

Встал на цыпочки и заглянул за решетку.

Давно не стриженный газон. Должно быть, следственный изолятор в Эстерокере или Сальберге. Зачем понадобилось везти его так далеко от Стокгольма?

Никто не подошел. Он даже не слышал знакомого звяканья ключей на поясе надзирателя.

Постучал еще раз. На этот раз сильнее.

Никого.

Он лег на пол и начал грохотать в дверь здоровой ногой. Показалось, вся камера ходит ходуном.

Наконец лючок на двери слегка приоткрылся. Глаз и половина носа в узкой щели.

– Что ты хочешь?

Тедди с трудом поднялся.

– Хочу знать, что происходит. За что я арестован?

– К сожалению, не могу ответить на этот вопрос. Скоро узнаешь.

– Пришлите врача. У меня что-то с ногой. Сломаны ребра.

– Хорошо. Может быть…

– Можешь хотя бы свет потушить?

– Вот это могу. Что могу, то могу.

Люк закрылся, через секунду погасла лампа под потолком. Оказывается, выключатель снаружи.

Тедди дополз до матраса в углу.

Попытался собраться с мыслями: что же произошло? Он помнил не так уж много. Веселый пир на яхте у Деяна. Потом такси: вдребезги пьяный Маттео. Я тоже был хорош: самокритичный вывод. Потом: их атаковали двое. Полиция. Электрошокер. Еще вспышка: его заталкивают в машину, Маттео неподвижно лежит на асфальте.

Резкий, с визгом шин, старт. Удар. Остальное в тумане, как он ни старался вспомнить. Да, вот еще: у одного из нападавших шрам на щеке. От уха до носогубной складки.

Попытался расслабиться и не смог.

Стены камеры казались наклонными. Воздух тяжелый. Только не гипервентилировать, не поддаваться панике. Он уже бывал в таком положении. Выдержал восемь лет и не сломался.

Он помнил, когда его арестовали за похищение Матса. Оперативники при задержании выстрелили ему в живот. Первые дни после операции. Лежал на матрасе, как и сейчас, полуоглушенный цитодоном и другими пейнкиллерами. Лежал и думал о том же, что и сейчас: о матери.

Детский уголок в библиотеке. Кругом подушки и плюшевые медвежата. Он свернулся у мамы на коленях, в руках у нее «Братья Львиное Сердце»[101].

«Есть вещи, которые человек должен делать, несмотря на опасность, иначе он не человек, а дрянь».