Лютер застегивает фуфайку и кивает старику. Тот поднимает чашку с кофе.

Расплачиваясь у кассы за завтрак, Кайт дает Брианне десятку сверху.

– Видишь того старика в кабинке? Я плачу за его завтрак.

Он выходит через переднюю дверь и смотрит на рассвет.

Глава 15

Выезжая с парковки возле «Уоффл-хаус», Лютер обнаруживает, что глаза закрываются сами собой. Сейчас понедельник, 6:00, и с вечера пятницы ему удалось поспать всего лишь четыре часа в центре отдыха на окраине Маунт-Эйри, Северная Каролина.

При первой же возможности Лютер сворачивает влево, на Пондсайд-драйв, улицу в жилом районе, до такой степени засаженную деревьями, что когда он смотрит вперед, через ветровое стекло, то видит только кусочки пурпурного неба.

Пондсайд-драйв переходит в Кэттейл, которая уже через четверть мили заканчивается темным тупиком с разбитым тротуаром под слоем алеющих листьев.

Лютер выключает зажигание и перебирается на заднее сиденье. Лежа на холодной липкой виниловой обивке, он достает магнитофон, нажимает кнопку «плей» и засыпает под мольбы мистера Уортингтона пощадить его семью.

* * *

Кайт просыпается в 11:15. Кристально чистый свет октябрьского утра вливается в «Импалу», и винил под щекой греет не хуже бутылки с горячей водой.

В центре Стейтсвилла Лютер выезжает на шоссе 64 и мчится на восток через предгорье Северной Каролины и сонные городки Моквилл, Лексингтон, Эшборо и Сайлер-Сити.

Небо растягивается в бесконечную слепящую голубизну. Возле Питтсборо шоссе 64 пересекает огромное озеро Джордан с пылающей по берегам листвой. Лютер уже не помнит, когда ему было так хорошо.

К полудню снова напоминает о себе голод.

В «Уоффл-хаус» городка Роки-Маунт, штат Северная Каролина, Лютер заказывает свое новое любимое блюдо: картофельные оладьи и охлажденную ванильную «Кока-колу». За окном листья сои золотят рыжевато-коричневое поле.

На середине ланча до него вдруг доходит.

Он допустил небрежность в доме Уортингтонов.

Оставил там кое-что.

Глава 16

Очнувшись, Бет подумала, что умерла и отправилась в ад, который оказался не таким, как ей представлялось. Образ преисподней сложился у нее под впечатлением от картины, выставленной недавно в Художественном музее Северной Каролины. Написанная в 1959 году маслом на мазонитовой доске преподобным Маккендри Робинсом Лонгом, картина называлась «Апокалипсическая сцена с философами и историческими фигурами».

На ней изображено некое подобие пещеры и тьма-тьмущая обреченных душ, гонимых демонами к огненному озеру. Среди философов и исторических личностей – Эйнштейн, Фрейд, Гитлер, Сталин и Маркс. Другие в ужасе цепляются за каменистый берег; на них вечерние платья, как будто их выхватили прямо с роскошного бала. С потолка в кипящее озеро падают обнаженные мужчины и женщины, а в недостижимой дали два сияющих ангела парят вокруг белого креста – постоянное и мучительное напоминание о любви, отвергнутой проклятыми. «Мой ад хуже, – подумала Бет, – потому что он – настоящий».

В этой пустой тьме у нее ужасно болела голова, а еще она плохо помнила последние события. Перед глазами мелькали лица Дженны и Джона Дэвида, а когда она представляла их троих на пирсе, что-то ломалось внутри. Что-то такое, чего уже нельзя собрать.

Бет резко села, ударилась лбом о пенопласт и упала на чью-то безвольную руку.

– Кто тут? – вскрикнула она.

Ей никто не ответил.

Бет нащупала в темноте руку и сжала ее.

– Вы меня слышите? – прошептала она. Если это труп, меня вырвет.

Невнятный женский голос пробормотал что-то… вздох… руку отдернули.

– Меня зовут Бет. А кто вы?

– Карен, – прохрипел голос. Звук был такой, словно женщина говорила сквозь зубы.

– Это ад? – прошептала Бет.

– Это багажник машины какого-то психопата.