Костяные часы - Дэвид Митчелл (2014)

– Ты мизогинист. И кстати, не смейся над чужим горем, – заявляет Фицсиммонс, вдыхая пары vin chaud[32]. – Хреново, когда тебя бросают.

Четвинд-Питт обсасывает коктейльную вишенку.

– Ага. Особенно когда покупаешь опаловое ожерелье в подарок на Рождество, а тебе дают от ворот поворот прежде, чем дело дойдет до койки. Кстати, Олли, если ты приобрел ожерелье в ювелирном магазине «Ратнерс», то можешь вернуть, но денег, к сожалению, не получишь, только подарочный купон. Мне наш садовник жаловался, когда у него свадьба расстроилась.

– Нет, я не там покупал, – огрызается Куинн.

Четвинд-Питт сплевывает вишневую косточку в пепельницу.

– Да хватит уже ныть! В Сент-Аньес под Новый год больше еврокисок, чем в Шлезвиг-Гольштейнском обществе спасения животных. Кстати, спорим на тысячу фунтов, все эти ее сомнения попросту означают, что она завела себе нового бойфренда.

– Несс? Нет, вряд ли, – успокаиваю я бедного Куинна. – Все-таки она уважает и тебя, и себя тоже. Это невозможно, поверь мне. Между прочим, – я поворачиваюсь к Четвинд-Питту, – когда Лу тебя бортанула, ты несколько месяцев ходил сам не свой.

– У нас с Лу все было серьезно. А Олли и Несс знакомы от силы недель пять. Кстати, Лу меня не бортанула. Мы расстались по взаимному согласию.

– Шесть недель и четыре дня, – вымученно произносит Куинн. – И вообще, какая разница, сколько мы были знакомы? У меня было такое ощущение… будто мы попали в тайный уголок, неведомый никому, кроме нас двоих… – Он делает глоток какого-то безвестного мальтийского пива. – Мы с ней совпали, понимаешь? Я не знаю, что такое любовь – мистика, химия или еще что-то, – но когда она есть, а потом ее вдруг нет, это как… как…

– Как ломка, – подсказывает Руфус Четвинд-Питт. – Roxy Music правы, любовь – это наркотик, и когда ее запас подходит к концу, его не восполнит ни один наркодилер. Ну, кроме той самой девушки, конечно. Но она ушла, бросила тебя, и ты уже никогда не получишь того, что тебе так необходимо. Понимаешь, Олли? Между прочим, я действительно тебя понимаю, бедолага. И знаешь, что бы я тебе в данном случае прописал? – Четвинд-Питт покачивает пустую коктейльную рюмку. – «Ангельские перси». Ликер крем-де-какао и мараскин, – поясняет он мне. – Pile au bon moment, Monique, tu as des pouvoirs télépathiques[33]. – Пышногрудая официантка приносит мне глинтвейн, а Четвинд-Питт продолжает демонстрировать свое владение французским: – Je prendrai une Alien Urine, et ce sera mon ami ici présent, – он кивает в мою сторону, – qui réglera l’ardoise[34].

– Bien, – бойко отвечает Моник. – J’aimerais bien moi aussi avoir des amis comme lui. Et pour ces messieurs? Ils m’ont l’air d’avoir encore soif[35].

Фицсиммонс заказывает кассис, Олли просит еще бокал пива, и Моник, собрав грязные тарелки и стаканы, удаляется.

– Да, в эту я бы, пожалуй, засадил из своего необрезанного дробовика, – говорит Четвинд-Питт. – Есть за что подержаться, размерчик-то шесть с половиной. И она куда приятней, чем та, вторая, вылитая Уэнсдей Аддамс. Такое пугало, аж жуть берет.

За стойкой худенькая официантка наливает коньяк в большой бокал. Я спрашиваю, не француженка ли она, но Четвинд-Питт уже поворачивается к Фицсиммонсу:

– Фиц, ты у нас сегодня отвечаешь на все вопросы. Что это за хрень такая – любовь?

Фицсиммонс закуривает, передает пачку нам.

– Любовь – это анестезия, применяемая Природой для деторождения.

Нечто подобное я уже где-то слышал. Четвинд-Питт стряхивает пепел на поднос.

– Может быть, ты, Лэм, дашь определение получше?

Я слежу, как худенькая официантка смешивает заказанную Четвинд-Питтом «Мочу инопланетянина».

– Меня не спрашивай. Я никогда не был влюблен.

– Да неужели? Бедный ягненочек! – издевательски вздыхает Четвинд-Питт.

– Глупости, – говорит Куинн. – Ты же менял подружек одну за другой.

Память тут же услужливо подсовывает мне фотографию аппетитной мамочки Фицсиммонса.