Костяные часы - Дэвид Митчелл (2014)

– Да, анатомические познания у меня имеются, но эмоционально женщины для меня – Бермудский треугольник. Любовь, тот самый наркотик, о котором упоминал Руфус, благодать, которой так жаждет наш Олли, извечный мотив и так далее… У меня к этому абсолютный иммунитет. Мне неведома любовь к женщине. И к мужчине тоже, между прочим.

– Ну ты загнул, – тянет Четвинд-Питт.

– Но это же чистая правда! Я действительно никогда и ни в кого не был влюблен. И мне это нисколько не мешает жить. Живут же дальтоники, не отличая синего от пурпурного.

– Тебе просто до сих пор не встретилась подходящая девушка, – заявляет Куинн, наш юродивый.

– Или, наоборот, тебе встречалось слишком много подходящих девушек, – предполагает Фицсиммонс.

Я с наслаждением вдыхаю мускатный аромат глинтвейна.

– Люди – ходячие скопища желаний. Им хочется еды, воды, жилья, тепла, секса, общения, статуса, родичей и соплеменников, удовольствий, власти, целей и устремлений и так далее, вплоть до шоколадно-коричневого унитаза. Любовь – один из способов удовлетворить некоторые из этих желаний. Однако любовь – не только наркотик, но и наркодилер. Любовь требует ответной любви, правда, Олли? Она и действует как наркотик: сперва все чудесно, человек чувствует себя на подъеме, и я завидую таким счастливчикам. Но потом возникают неприятные побочные эффекты – ревность, приступы безудержного гнева, уныние, – и я, глядя на это, думаю: нет уж, увольте. В Елизаветинскую эпоху любовь приравнивали к безумию. Буддисты полагают любовь капризным шалуном на пикнике умиротворенного разума. А вот…

– А вот и «Моча инопланетянина»! – Четвинд-Питт, осклабившись, глядит на худенькую официантку с подносом, на котором стоит высокий стакан с пойлом дынно-зеленого цвета. – J’espère que ce sera aussi bon que vos Angel Tits[36].

– Les boissons pour ces messieurs[37].

Тонкие ненакрашенные губы, слово «messieurs» облачено в сарказм. Впрочем, она тут же уходит.

Четвинд-Питт фыркает:

– Ну прямо Мисс Харизма образца тысяча девятьсот девяносто первого года.

Все чокаются, а я незаметно прячу перчатку за цветочный горшок.

– По-моему, она не заценила твое остроумие, – говорю я Четвинд-Питту. – Кстати, как тебе «Моча инопланетянина»?

Он отпивает бледно-зеленую вязкую жижу:

– В точности соответствует названию.

Туристические магазинчики на городской площади Сент-Аньес – все для лыжного спорта, художественные салоны, ювелирные лавки, кондитерские – в одиннадцать вечера еще работают; гигантская рождественская елка все еще сияет огнями, а crêpier[38] в костюме гориллы бойко торгует блинчиками. Несмотря на пакетик с кокаином, только что приобретенный Четвинд-Питтом у Гюнтера, мы решаем отложить поход в клуб «Вальпурга» до завтрашнего вечера. Начинается снегопад.

– Черт побери, – говорю я, поворачивая назад. – Перчатку в «Ле Крок» забыл. Ребята, ведите Куинна домой, я вас нагоню…

Возвращаюсь в переулок, подхожу к «Ле Кроку». Навстречу мне вываливается компания скандинавов и скандинавок; заглядываю в круглое окошко бара, украдкой наблюдаю за худенькой официанткой, которая готовит кувшин сангрии. На девушку приятно смотреть; она напоминает неподвижного басиста в гиперактивной рок-группе. Панковский пофигизм сочетается в ней с поразительной четкостью движений. Чувствуется, что ее самообладание неколебимо. Гюнтер уносит кувшин в зал, она поворачивается и смотрит в окно, прямо на меня; я вхожу в прокуренный шумный бар и сквозь толпу подвыпивших гуляк пробираюсь к стойке. Ловко срезав ножом шапку пены с бокала пива, худенькая официантка подает его посетителю, и я тут же обращаюсь к ней с заранее заготовленным рассказом о забытой перчатке.

– Désolé de vous embêter, mais j’étais installé là-haut… – я указываю на Орлиное Гнездо, но она смотрит на меня так, словно видит впервые, – il y a deux minutes et j’ai oublié mon gant. Est-ce que vous l’auriez trouvé?[39]