Аннигиляция - Джефф Вандермеер (2014)

Место, где мы нашли труп антрополога, оказалось ближе, чем я думала. Меня отчего-то удивило, что она по-прежнему лежала в той же позе, со склоненной головой, а вокруг все так же валялись обрывки ткани, пустой рюкзак и разбитые пробирки. Тело ее было покрыто движущимся бледным ковром. Наклонившись ближе, я разглядела ладонеобразные организмы – те самые, что жили в словах на стене. Трудно сказать, чем они были заняты: то ли защищали ее, то ли изменяли, то ли разлагали тело. Правда ли, что топограф видела антрополога в базовом лагере после того, как я ушла к маяку?

Я не стала задерживаться и пошла дальше.

Сердцебиение Башни зазвучало громче и отдавалось эхом, его сопровождали какой-то гул и жужжание. Слова стали еще свежее, будто только что «высохли». Противная затхлость уступила почти тропической духоте, я даже вспотела. Наконец след Слизня стал более густым и липким, так что пришлось держаться правой стены, чтобы не наступать в него. Стена тоже изменилась: теперь ее покрывал то ли лишайник, то ли мох. Прижиматься к ней не хотелось, но иного выбора не было.

Так я шла еще часа два. От раскатистых ударов вздрагивали ступени, гул сменился электрическим треском. В ушах звенело, все тело вибрировало, одежда промокла насквозь и липла к коже. От духоты хотелось сорвать маску и дышать полной грудью, но я сдержалась. Уже близко, уже скоро… Вот только до чего?

Слова на стене были такими свежими, что с них будто капали чернила. Существ-ладошек там водилось меньше, и они еще были сжаты в кулачки: видимо, не вполне проснулись или ожили. И мертвые познают жизнь в смерти, ибо то, что разложилось, не подверглось забвению, и, ожившие, они снова выйдут на свет в блаженном неведении…

Я преодолела еще один виток лестницы, вышла на узкую площадку перед следующим… и из-за поворота показался свет. Яркое золотое сияние разливалось от невидимого мне источника за стеной. При виде его ясность внутри меня забилась и задрожала. Треск снова усилился и стал пронзительнее. Мне почудилось, будто из ушей вот-вот пойдет кровь. Удары сердца отдавались в каждой частичке тела. Такое ощущение, что из человека я превратилась в приемник безумных сигналов. Ясность полупрозрачным паром старалась пробиться сквозь маску. Я сорвала маску, отчаянно глотая воздух. «Все, что берешь, надо отдавать», – возникло в голове. Оставалось понять, кому и что это значило для набора мыслей и клеток, составлявших меня.

Вы понимаете, что повернуть назад теперь было так же невозможно, как вернуться в прошлое. Неизвестное притягивало неумолимо, и я себе больше не принадлежала. Уйди я оттуда, не завернув за угол, вернись я на поверхность… воображение мучило бы меня до конца жизни. В ту минуту я решила: пускай я умру, но все-таки узнаю… хоть что-нибудь.

Я сделала шаг и вошла в свет.

* * *

До окончания командировки в Скалистом заливе оставались считанные месяцы, и по ночам я становилась все беспокойнее. Тогда я уже знала наверняка, что грант не продлят, а видов на новую работу еще не было. Чтобы отвлечься, я затащила в постель очередного незнакомца из пивной, но вот он ушел, а я который час не могла заснуть. Алкоголь еще не выветрился, и я решилась на отчаянный и глупый поступок: села в фургон и поехала к приливным бассейнам. Хотелось застать их врасплох: отчего-то казалось, что ночью, когда никто не видит, местная жизнь становится чем-то иным. Видимо, такое бывает, если слишком долго изучаешь кого-то и можешь навскидку отличить один морской анемон от другого или определить, кто из обитателей бассейна совершил преступление.

Я припарковала фургон и спустилась по вихляющей тропе к песчаному пляжу, освещая себе путь крошечным фонариком на брелоке для ключей. Затем я прошлепала по мелководью и забралась на каменную плиту. Хотелось раствориться. Всю жизнь мне говорили, что я чересчур дисциплинированна, но это не так. Я терпеть не могу дисциплину и никогда ее не придерживалась.