Время и снова время - Бен Элтон (2014)

Компания воодушевленно откликнулась здравицей, Стэнтона хлопали по спине. Однако Люксембург печально покачала головой:

– Конечно, я вам признательна, мистер Стэнтон, но, боюсь, вы лишь отсрочили казнь. В следующий раз вас не окажется рядом.

– Вы думаете, толпа вернется? – спросил Стэнтон.

– Возможно, не сегодня, но вернется определенно, – тихо ответила Роза.

– Да, я согласен, какое-то время будет неспокойно, и вам с товарищами стоит оглядываться почаще, но потом все уляжется. Я очень уважаю немецкие власти. Уверен, они восстановят порядок.

Люксембург улыбнулась, но в улыбке ее сквозили страх и печаль.

– Им не нужен порядок, мистер Стэнтон, – спокойно сказала Люксембург. – Они сами все это устроили.

Стэнтон оторопел:

– Что? Организовали нападение на вас? Я так не думаю. Я был в толпе и…

– Им не надо было ничего организовывать. Толпа сама организовалась, после того как они убили кайзера.

Невероятно. Немыслимые заговоры – симптом века интернета, когда всякий параноик мог мгновенно распространить информацию, выглядевшую достоверной. Стэнтон не раз встречал глубокомысленных идиотов, которые на полном серьезе уверяли, что принцесс убивают их бывшие мужья, дабы те не вышли за мусульман, а в президентов стреляют их собственные секретные службы. Но он никак не ожидал услышать подобный бред от Розы Люксембург, прославленного искушенного интеллектуала двадцатого столетия.

– Да полно вам. Неужели вы на самом деле считаете, что германские правящие круги убили собственного императора? Чтобы разделаться с вашей братией? Будет вам. При всем уважении, вряд ли вы столь значимы.

– Вряд ли? – переспросила Люксембург. – Боюсь, у власти иное мнение. Ладно, это неважно, время покажет. Скажу одно, сэр: его императорское величество убит не социалистом. Нашей берлинской организации уже тридцать лет. Мы знаем своих людей.

– Но всех психов вы не знаете, правда? Возможно, стрелял одиночка… сумасшедший, мнящий себя социалистом.

– А также имеющий доступ к печатному станку? Извините, но высококачественную прокламацию, которая извещает о смерти императора и призывает к революции, официально не напечатаешь. – Люксембург достала из кармана листовку Стэнтона. – Кто бы ни был автором сего произведения, оно отпечатано в подпольной типографии, а это вам не чердачная мастерская свихнувшегося одиночки. Печатные станки – большие и шумные штуковины, мистер Стэнтон.

Но не тот, на котором отпечатана листовка, подумал Стэнтон, напомнив себе, что собеседница не имеет понятия о настольных лазерных принтерах.

– Я понимаю, это невероятно и страшно, – продолжила Люксембург, – но тайно выпустить нечто подобное способны только две организации: революционеры, то есть мы, и официальная власть. Если наши типографии этого не печатали, тогда чьи?

– Может, какие-нибудь зарубежные, – попробовал возразить Стэнтон.

– Да ну? А на кой ляд это зарубежным социалистам? Анонимно убить кайзера и оставить послание, которое неизбежно подвергнет социалистов массовым жестоким гонениям. Зачем? Те, кто убил кайзера, достаточно изощрены, чтобы выпустить высококачественную прокламацию, и достаточно умелы, чтобы в густонаселенном городе обойтись одним выстрелом с дальней дистанции. В то же время их послание настолько бессмысленно и туманно, словно задумано с единственной целью – спровоцировать беспорядки.

– Да, но… убить своего императора…

– Я тоже считаю это верхом цинизма и жестокости. Меня всегда поражал абсолютный нравственный вакуум так называемого христианского правящего класса, но я не верила, что подобное возможно. Однако я не нахожу другого разумного объяснения.