Заговор адмирала - Михель Гавен (2013)

– Плевать, – тихо произнёс он. – Пусть поищут кого-то еще, чтобы бегать за уголовниками, тем более, когда большевики уже стоят у порога. Все хотят на приемах выступать, в белых перчатках, откуда и к нейтралам сбежать поближе. А с уголовников какой прок? С ними только прямо в лапы Сталина. Так что мне бояться нечего. Тошнит от их пустых речей. Нет, чтобы по делу и коротко.

Вдруг оба оглянулись, потому что за их спинами раздался громкий голос доктора Геббельса, обращавшегося к Кальтенбруннеру:

– Эрнст, как ты намерен поступить с Хорти, если он будет упорствовать? У тебя есть план?

– Отто кое-что придумал, – ответил Эрнст с грубоватым смешком. – Можно надавить на старика при помощи его родственников. Там остался этот мальчишка, младший сын Миклош. Если его похитить и некоторое время подержать где-нибудь в Дахау поблизости от крематория, этот дряхлый адмирал явно станет сговорчивее. Ведь один сын у него уже погиб. Он не захочет лишиться и второго.

– Подержать у крематория? – Эльза чуть не уронила бумаги на стол. – Сына регента Венгрии? О чем это они?

– Не суй в это свой нос, девочка. Это небезопасно, – Мюллер легонько шлёпнул папкой, которую держал в руках, по обтянутой узкой юбкой попе секретарши. – Неси документы, куда положено, а я разберусь. Не сомневайся. И держи язык за зубами. Поняла?

Эльза молча кивнула.

* * *

Когда Маренн вошла в артистическую фон Караяна, то Илона Хорти, как и ожидалось, уже была там. Графиня наклонила голову в приветствии и явно обрадовалась встрече, но ничего не сказала. Тогда Маренн вспомнила, что Илона считает её почти королевой, а ведь согласно придворному этикету начинать разговор должен именно монарх. Мало кому позволяется заговаривать с венценосной особой, не дожидаясь, пока та к нему обратится, поэтому пришлось следовать ритуалу, и Маренн произнесла первое, что пришло на ум:

– По-моему, сегодня концерт сложился весьма успешно, овации и просто дождь цветов с верхних ярусов. Не правда ли, фрау?

– Да, я совершенно согласна, – ответила Илона.

Фон Караян, окружённый поклонниками, сидел за туалетным столиком, и, чтобы привлечь внимание дирижера, Маренн положила на столик букет из одиннадцати роз нежного кремового оттенка:

– Маэстро, прошу принять скромный букет и слова восхищения от меня и моей дочери.

Фон Караян встал и, тряхнув роскошной шевелюрой, поцеловал новой гостье руку:

– Благодарю, фрау.

– Однако мне показалось, – продолжала Маренн, – сегодня оркестр играл увертюру чуть медленнее, чем, например, два года назад в Вене, или я ошибаюсь?

– Вы совершенно правильно заметили, – подтвердил дирижер с улыбкой. – Раньше я всегда убыстрял темп, ведь мне казалось, что Вагнер силен своим напором, магическим воздействием на публику. Я был уверен, что поступаю правильно, но мне говорили, что я нарушаю замысел автора. Теперь же я переменил мнение и говорю всем, что раньше я дирижировал, как пьяный, – фон Караян рассмеялся. – Вагнер теперь для меня олицетворение торжества духа. Я чувствую в нем человеческое тепло, высокий посыл и божественный свет, если хотите. Я понимаю его совершенно по-иному. В быстром темпе всего этого не передашь, и я исправляю теперь старые грехи. Надеюсь, что я двигаюсь в правильном направлении.

– Это гораздо более зрелый подход, – согласилась Маренн. – Я обратила внимание, что вы работаете не только над музыкальным исполнением, но и над всем спектаклем, этим мало кто занимается сейчас.

– Да, я думаю об общем впечатлении, которое производит мое выступление, – согласился маэстро. – Уделяю внимание освещению зала, хотя доктор Геббельс шутит, что лучше уж играть в полной темноте, и тогда публика точно получит сильные впечатления, – фон Караян улыбнулся. – Я же считаю, что посыл, заложенный в музыке, должен проявиться не только посредством музыкальных инструментов и исполнительского мастерства артистов, но и за счет зрительного эффекта.