Затерянные во льдах. Роковая экспедиция - Хэммонд Иннес (1948)

— Да, — ответил я, поднимая голову и глядя на наполняющиеся ветром паруса. — Идем прямым курсом ко входу в Согнефьорд. Эй, Дик, — окликнул я партнера, — вам с Кертисом хорошо бы спуститься вниз и поспать. И вам тоже, Джилл, — обернулся я к девушке.

— А как же вы? — спросила она.

— Я посплю на топчане в рубке.

Я отправил вниз также и Картера. Я хотел, чтобы они выспались как можно лучше. На следующий день нам предстояло много работы, если мы ставили себе целью подняться по Согнефьорду. Наконец на палубе остались только мы с Уилсоном. Я стоял в кокпите и, опершись локтями о крышу рубки, разглядывал грот-мачту и смутные очертания паруса и оснастки на фоне черного неба. Яхта стремительно шла вперед, грациозно накренившись на подветренный борт и вспарывая воду, пеной шипевшую в желобах. Идти под парусами в такую ночь было одно удовольствие. Но в ветре чувствовался морозец, и я быстро продрог.

— Какой у тебя курс, Уилсон? — поинтересовался я у матроса.

— Норд тридцать вест, — откликнулся он.

Я сверился с картой. Мы уже оставили позади бесчисленные острова, разбросанные вдоль побережья по правому борту от нас.

— Разбудишь меня, когда ляжешь на новый курс, — попросил я и улегся на топчан. Легкое покачивание яхты и ритмичное поскрипывание оснастки мгновенно меня убаюкали, и я провалился в сон.

Когда мы легли на новый курс, я сел к штурвалу, а Уилсона отправил вниз спать. Было четыре часа утра, и так похолодало, что от пронизывающего ледяного ветра у меня онемело все тело. Я даже представить себе не мог, что люди огибают мыс Горн. Ветер теперь дул в левый борт, и яхта выровнялась. Я провожал взглядом свет маяка Утваер, пока он не скрылся за очередным мысом. На востоке занялся рассвет, серый, холодный и ясный. Из темноты ночи как будто вынырнули горы, окружив нас плотным кольцом. Они были серыми и очень массивными на вид. Но, не считая одной-единственной горы в форме огромной сахарной головы, в них не было ничего особенного. Я с таким же успехом мог находиться в Ирландии или идти вдоль берега какого-нибудь шотландского озера.

Снега почти не было видно. Отсюда виднелся лишь самый край огромных снежных полей, укрывавших горы. По мере того как светало, горы казались все более черными. Небо начали затягивать тучи. Серые рваные облака стремительно собрались и укутали поросшие деревьями склоны. Небо постепенно краснело, пока не вспыхнуло огнем, из которого взошло солнце, похожее на пламенеющее пушечное ядро, взлетевшее над вершинами гор. За бортами яхты бурлила огненно-красная пена. Но обрывки туч продолжали слетаться со всех сторон, подобно духам зла, вознамерившимся лишить землю и море тепла и света, и вскоре последние отблески небесного огня потускнели и исчезли. Внезапно солнце спряталось за тучи, все снова стало серым… серым и унылым. А затем нас окружила стена тумана.

Тем не менее именно в этот момент меня охватило волнение. Я в полном одиночестве управлял собственным судном. И я входил в самый длинный фьорд Норвегии, который протянулся на сто тридцать миль на восток, в сердце самой гористой части Норвегии. В ширину он достигал от двух до пяти миль, и с обеих сторон возвышались горы, крутыми скалистыми склонами спускаясь к самой воде. Глубина фьорда составляла столько же, сколько и высота гор. Я много о нем читал, и вот наконец мне предстояло по нему пройти. К тому же я делал это не ради удовольствия, а с определенной целью. Я шел во Фьерланд, расположенный под самым большим ледником Европы, — пятьсот восемьдесят квадратных миль сплошного льда. И я надеялся найти там правду о Фарнелле. Причина его смерти теперь была для меня важна не меньше, чем мысль о том, что он мог обнаружить. Я видел встревоженные глаза Джилл, и ее беспокойство каким-то образом передалось и мне.