Слава моего отца. Замок моей матери (сборник) - Марсель Паньоль (2004)

Мать была в восторге от этой мебели и, как и предсказывал отец, не могла оторвать от нее глаз. Особенно ее умилял столик на одной ножке, который я собственноручно покрыл тройным слоем лака цвета «красного дерева». Он и правда выглядел чудесно, но лучше было на него смотреть, чем трогать: чтобы поднять его и перенести на другое место, требовалось лишь прикоснуться ладонями к его поверхности, как при сеансе спиритизма. Я думаю, этот недостаток был замечен всеми, но никто не сказал ни слова, чтобы не омрачать нашего торжества.

Впрочем, позже я имел удовольствие отметить, что незначительная ошибка может обернуться значительным преимуществом. Поставленный в самом светлом углу столовой, словно редкое произведение мебельного искусства, столик поймал такое количество мух, что обеспечил нам тишину и чистоту на протяжении всех летних каникул, по крайней мере в первый год нашего пребывания на вилле.

Прежде чем уйти, щедрый эксперт открыл старый чемодан, с которым пришел, извлек оттуда громадную трубку, головка которой, вырезанная из корня какого-то дерева, была размером с мою голову, и подарил ее отцу как «курьез». Затем преподнес матери ожерелье из ракушек, которое якобы носила сама королева Ранавалу, и, извинившись, что не предвидел прихода дяди Жюля, который, впрочем, «со временем также получит свое», с манерами истинного вельможи распрощался с нами.

Первые две недели июля тянулись очень медленно.

Мебель ждала в подъезде дома, а мы – в школе, где как могли убивали время.

Учителя читали нам сказки Андерсена или Альфонса Доде, а почти все остальное время мы играли во дворе. Правда, без всякого энтузиазма: наши школьные игры потеряли вдруг прежнее очарование – мы медленно, но верно приближались к поре летних каникул с их бесконечными играми.

Я, как некие заклинания, все повторял про себя «вилла», «сосновая роща», «холмы», «цикады». Правда, немного цикад было и на вершинах школьных платанов, но вблизи я не видел ни одной, отец же обещал мне, что я увижу тьму цикад – к тому же так близко, что их можно будет просто ловить руками… Вот почему, слушая, как стрекочут, дразня нас, эти случайные здесь певицы, спрятавшиеся высоко в листве, я без всякой романтики говорил про себя: «Погоди же, дорогая! Дай только добраться до холмов, уж я тебе соломинку-то в зад воткну!» Такие вот добряки эти восьмилетние «ангелочки».

Как-то вечером дядя Жюль с тетей Розой пожаловали к нам на ужин. Это был ужин-совещание, на котором следовало выработать план назначенного на завтра отъезда.

Дядя Жюль, мнивший себя великим организатором, с ходу заявил, что из-за плачевного состояния дорог нанимать большой фургон не представляется возможным, да и стоило бы это невероятных денег, может быть целых двадцать франков!

А посему он заказал два средства передвижения. Небольшой фургон должен был перевезти его скарб, жену с малышом и его самого за семь с половиной франков.

Эта сумма включала также стоимость рабочей силы – одного грузчика, которому предстояло находиться в нашем распоряжении весь день.

Для нас же дядя Жюль нашел крестьянина по имени Франсуа, ферма которого находилась в нескольких сотнях метров от виллы. Дважды в неделю этот Франсуа приезжал в Марсель на рынок продавать фрукты. На обратном пути он должен был захватить нашу мебель за умеренную цену: четыре франка. Отец был в восторге от сделки, а Поль поинтересовался:

– А мы тоже сядем в повозку?

На что великий организатор отвечал:

– Вы доедете на трамвае до Ла-Барас, а оттуда уж догоните крестьянина pedibus cum jambis[13]. Для Огюстины местечко в повозке найдется, а вот трое мужчин вместе с крестьянином пойдут пешком.