Утро началось как обычно. Слепой и глухой пес Пола Паркера, старый лабрадор по кличке Чемп, известил о том, что ему пора по нужде – уткнулся мордой в шею хозяина и громко засопел. Паркер знал: если он немедленно не откинет одеяло и не встанет, Чемп загавкает и не успокоится, пока не поднимет его с кровати. Деваться было некуда – он встал. Когда-то пес кубарем скатывался с лестницы и, точно безумный, несся по паркету к двери черного хода. Теперь же он еле полз, постанывая, пересчитывая ступеньки животом, а большой нос служил чем-то вроде бампера. Паркер подумал, что Чемп ориентируется в пространстве, как летучие мыши, при помощи эхолокации. Ему взгрустнулось. Зевнув и потуже затянув пояс халата, Паркер последовал за псом, гадая, сколько еще таких утренних пробуждений ему осталось.

Спускаясь по лестнице, Паркер поглядел на себя в зеркало. Что ж, неплохо: шесть футов и два дюйма роста, стального оттенка волосы, холодные голубые глаза. Но общую картину портил намечающийся второй подбородок. Паркеру была ненавистна мысль о втором подбородке, поэтому он бессознательно приподнял нижнюю челюсть. И еще он выглядел уставшим. Не просто уставшим – вымотанным. Прямо-таки старый дед. Да, в последние дни здорово пришлось попотеть в суде. Вне зависимости от исхода – выигрывал он или проигрывал – судебные процессы отнимали у Паркера массу энергии, а восстанавливаться с каждым разом было все труднее. Глядя, как Чемп ковыляет к выходу, он задумался: помнит ли пес свои молодые годы?

Паркер проследовал через кухню. На столе стояла бутылка бурбона, которую он забыл закрыть прошлым вечером, и кофеварка, в которую он не засыпал кофе и не залил воду. Он выглянул в окно над раковиной. Еще темно, небо сплошь затянуто тучами, из них сыплет снег; порывы ветра раскачивают голые ветви деревьев. Гор на горизонте не видно – словно какой-то великан опустил штору из черных туч.

Паркер дождался, когда слепой пес сориентируется и найдет дверь, сделал глубокий вдох и протянул руку к замку, готовясь к удару ледяного ветра по лицу.

Лайл и Хуан стояли у дома адвоката на окраине города, по обе стороны двери черного хода, прижавшись к стене и съежившись, чтобы защититься от ветра. На них были теплые пальто, перчатки и балаклавы. Лайл пристроил поверх балаклавы серый поношенный стетсон, несмотря на подтрунивания Хуана – мол, в шляпе он выглядит по-дурацки.

Вот уже час они стояли в темноте, на ледяном ветру. Оба были привычны к таким суровым условиям, хотя Лайлу казалось, что напарник начинает терять концентрацию. В неверном свете едва намечающегося рассвета Лайл видел, как Хуан, вместо того чтобы сосредоточиться на двери, время от времени переводит взгляд на далекие горы, щурясь от слепящего снега и мечтая о чем-то. Возможно, о ласковом солнышке Чиуауа. Или просто о теплой постели. Пришлось несколько раз отклеиваться от стены, хлопать Хуана по щекам и напоминать, что игра далеко не завершена.

– Какая еще игра? – спросил Хуан. По неизвестной причине на холоде акцент его усиливался, и прозвучало это примерно так: «Какааааая еще играааааа?»

Лайл хотел было шикнуть на тупого мексиканца, чтобы он заткнулся, но тут внутри зажегся свет.

– Идет. Приготовься. Сосредоточься, наконец. Помни, о чем мы говорили.

В доказательство того, что он все услышал, Хуан скорчил зверскую рожу и кивнул.

Лайл снова прижался спиной к стене и крепче сжал правой рукой в перчатке «кольт М1911» сорок пятого калибра. Он уже дослал патрон в патронник и готов был выстрелить в любой момент, но пока что опустил руку с пистолетом вниз.

По ту сторону крылечка Хуан вытащил из кармана толстовки фирмы «Carat» «магнум» калибра 0,357.

Дверь черного хода открылась, из нее высунулась массивная, тупая собачья морда. Животное засопело и стало, переваливаясь, медленно спускаться с крыльца. Хуан навел ствол «магнума» на затылок пса. Ему было поручено приглядывать за собакой и при необходимости пристрелить ее.