Вавилон-Берлин - Фолькер Кучер (2008)

– Я пойду наверх и приготовлю нам чай, – сказала она, оставляя квартиранта одного. Он попытался не задумываться над тем, что могли означать ее слова, и снял первый ящик.

Это была его идея – заглянуть в подвал. Любопытство Рата к Кардакову чрезвычайно возросло с момента неожиданной встречи с погибшим Борисом в морге. Зрелище изуродованного тела не выходило у него из головы.

Морг. Еще несколько часов назад его мучили угрызения совести из-за собственного молчания. А потом он сидел у стойки в «Ашингер» на Фридрихштрассе, и ему удалось усыпить совесть парой кружек пива. Он еще раз все основательно обдумал, пытаясь взглянуть на возникшие обстоятельства по возможности по-деловому, и пришел к выводу, что это был знак судьбы. Гереон знал несколько больше, чем убойный отдел, он знал, что погибший в этом городе кого-то искал. Возможно, это был его шанс. Почему бы ему им не воспользоваться? Это ведь важно в жизни – разглядеть шанс и не упустить его. Комиссар вспомнил слова Бруно: «Группа Генната проходит специальный отбор. Чтобы в нее попасть, нужно произвести настоящую сенсацию». Нет, Рат не собирается делать одолжение Бёму и предоставлять специалисту по расследованию убийств свою скудную информацию о погибшем. Он не будет признаваться в нарушении должностных инструкций – напротив, он положит на стол начальника полиции расследованное дело. А для этого он должен сначала больше узнать о своем мистическом предшественнике-арендаторе. И начать надо с практических действий, например, с обыска в собственном подвале.

Спустя полчаса все ящики были вскрыты и стояли возле деревянной перегородки. В большинстве из них лежали книги – почти все на русском языке. Рат не мог прочитать ни одного названия, он не знал кириллицу. Только один фотоальбом о Санкт-Петербурге, или Ленинграде, как этот город назывался теперь, хоть что-то говорил ему. Полицейский удивлялся, что писатель так надолго мог бросить свои книги на произвол судьбы и хранить их в подвале. Только один ящик был заполнен личными вещами. Было там несколько писем, с которыми нечего было делать – тоже все на русском языке. Единственным, что Гереон более-менее мог понять, была дата. Ему бросилось в глаза, что письма не были собраны в хронологическом порядке, а лежали совершенно беспорядочно. Внутри стопки писем он обнаружил программки «Делфи-паласта» на Кантштрассе. Певица Лана Никорос, которая была там широко разрекламирована, таинственно улыбалась на фото, почти как Мона Лиза. Кардаков, похоже, был фанатом этой певицы: у него хранились программки за несколько месяцев – с октября 1928 по март 1929 года.

Кроме этого, Рат обнаружил несколько страниц какой-то рукописи. Видимо, у Кардакова была пишущая машинка с кириллической клавиатурой, но он, скорее всего, взял ее с собой – по крайней мере, в подвале ее не было. Под рукописью лежала папка с фотографиями какого-то молодого человека. Темные, глубоко посаженные глаза над крупным носом, впалые щеки, печально искривленный рот, элегантно изогнутые губы… В его лице было что-то женское. Гереон предположил, что на него смотрел Алексей Иванович Кардаков собственной персоной. Мужчина на снимках хотел походить на поэта, и это ему удалось. Меланхоличный русский взгляд.

Рат взял фотографии и одну из программок «Делфи-паласта», убрал все остальное назад и поднялся вверх по лестнице. Он обнаружил не так много, и ничего из того, что действительно продвинуло бы вперед его поиски, но это было только начало.

Элизабет Бенке была разочарована, когда ее квартирант после чашки чая – без рома – встал, прихватив шляпу и пальто.

– Уже половина десятого, – сказала она, – куда ты собрался в такое время?

– Сегодня пятница, – ответил Гереон, – я иду на танцы.

– С кем? – В голосе хозяйки послышалась ревностная нотка.

Полицейский показал ей фотографию Кардакова.

***