Правда. Пехотная баллада - Терри Пратчетт (1999, 2003)

Господин Тюльпан был прирожденным искусствоведом, но, к сожалению, не химиком. Чихая сахарной пудрой и тальком для ног, он посещал частные галереи и разглядывал воспаленными глазками услужливо поданные подносы с миниатюрами из слоновой кости, а господин Кноп в молчаливом восхищении слушал, как его партнер красочно и подробно описывает разницу между старыми подделками, сделанными из кости, и ятскими новоделами, которые ятские гномы изготавливают из ятского рафинированного жира, мела и не менее ятского наклеинового спирта.

Потом господин Тюльпан нетвердой походкой направлялся к коврам и гобеленам, некоторое время рассуждал о способах ковроткачества, пару минут обливался слезами у пасторали, после чего заявлял, что выставленному в галерее бесценному сто-латскому гобелену тринадцатого века никак не больше ста лет, потому что… не, ять, ты только глянь на эту вот лиловатость! В то время, ять, такого красителя просто быть не могло! А это что, ять, такое? Агатский котелок для бальзамирования времен династии П’ги Сю? Да вас просто, ять, обобрали, господин! Это не глазурь, а полное фуфло!

Пораженный до глубины души господин Кноп даже забывал прятать в карманах небольшие, но ценные вещицы. Честно говоря, он знал о том, что господин Тюльпан увлекается искусством. Когда им доводилось поджигать чье-либо жилище, господин Тюльпан всегда старался вынести из дома действительно ценные для истории произведения искусства, пусть даже для этого приходилось тратить время на то, чтобы привязать жильцов к кроватям. Где-то глубоко в этом заращенном толстым слоем рубцовой ткани и клокочущем яростью сердце пряталась душа истинного ценителя с безупречным чувством прекрасного. Странно было обнаружить ее в теле человека, готового постоянно всасывать в свой нос ароматические соли для ванн.

Огромные двери в противоположном конце комнаты распахнулись, явив темный прямоугольник коридора.

– Господин Тюльпан? – окликнул господин Кноп.

Тюльпан неохотно оторвался от тщательного изучения столика (предположительно работы Топаси) с восхитительной инкрустацией, содержащей безумное количество невероятно редких, ять, пород дерева.

– А?

– Пора на очередную встречу с боссами, – сказал господин Кноп.

Вильям уже собирался навсегда покинуть свою конторку, когда кто-то вдруг постучал в дверь.

Он осторожно потянул за ручку, но внезапно дверь распахнулась от сильного толчка.

– Ты совершенно, абсолютно неблагодарный тип!

Подобное не больно-то приятно услышать, тем более от девушки и тем более что гостья произнесла слово «неблагодарный» таким тоном, что, допустим, господин Тюльпан применил бы тут немного иную характеристику. Типа «ятский».

Вильяму и раньше приходилось видеть Сахариссу Резник – она помогала своему отцу в крохотной мастерской, – однако он никогда не обращал на нее особого внимания. Привлекательная? Нет, не очень. Но и не дурнушка. Просто девушка в переднике, которая довольно элегантно выполняет свою работу на заднем плане, например вытирает пыль или расставляет цветы. Пока у Вильяма о ней сложилось единственное впечатление: Сахарисса страдала неуместной учтивостью и ошибочно предполагала, что этикет может заменить хорошее воспитание. Она путала манерность с манерами.

Однако сейчас ему представилась возможность разглядеть ее получше. Сахарисса надвигалась прямо на него – той самой слегка пьяной походкой, которая присуща человеку, идущему на неминуемую погибель, – и Вильям вдруг подумал, что с точки зрения столетий девушка весьма привлекательна. Время идет, и концепция красоты все время меняется. Двести лет назад глаза Сахариссы заставили бы великого живописца Каравати перекусить пополам собственную кисть. А триста лет назад при виде ее подбородка скульптор Никудышный уронил бы долото себе на ногу. А тысячу лет назад эфебские поэты пришли бы к общему мнению, что ее нос отправил бы в путь по меньшей мере сорок кораблей. А еще у нее были хорошенькие средневековые ушки.