Подземка - Харуки Мураками (1997)

Доехав до станции Омотэ-Сандо, я пожаловался тамошнему работнику станции на странное состояние. Спросил, что произошло в метро? И услышал в ответ: взрыв на станции Хаттёбори. Я ему: мне показался странным вагон, в котором я ехал. А он: похоже, разлили бензин. Информация с самого начала была искаженной. Тогда я пошел прямиком к начальнику станции и говорю: что-то странное со мной происходит — глаза ничего не видят. Но на эту станцию никакой информации еще не поступало. Ко мне отнеслись в том духе, мол: посидите, отдохните здесь, будете что-нибудь холодненькое? Любезно, но как бы не в курсе.

Ничего не добьешься, понял я и вышел на улицу. Вдруг понимаю, что в погожий солнечный день все вокруг стало как в темноте. Дела плохи, подумал я и пошел в больницу рядом с нашей фирмой. Там мне ничего вразумительного объяснить не смогли. Я им говорю: похоже, я вдруг заболел после происшествия в метро… Но вижу, что говорить им бестолку. Позвонил в фирму, предупредил, что задержусь — стало плохо. И прождал там в конечном итоге целых три часа. Три часа оставленным на произвол судьбы. Тем временем дышать стало труднее. В глазах — мрак пуще прежнего. Что делать? Я в спешке позвонил в Управление метро, хотел потребовать объяснений. Спросить, что стало с теми, кого оставляли на платформе с симптомами, — но так и не дозвонился. В одиннадцать часов из новостей узнали, что дело в зарине, и только после этого осмотрели. Все стало ясно: капельницы, госпитализация. В той больнице я оказался первым с такими симптомами, и врач явно мною заинтересовался. Состояние оказалось не тяжелым. Тут все собрались и устроили галдеж: а так больно, а так?.. Вроде как интересно, что получается от зарина. Пролежал я в той больнице три дня.

По ночам спал крепко. Вероятно, сильно устал. Не лечение — отдых. Но последующие три месяца пришлось несладко. Повысилась утомляемость, начинаю что-нибудь делать — и сразу выбиваюсь из сил. Длилось это три месяца. Затем плохо видели глаза: терялся фокус, сужалось поле зрения. Работа коммерсанта немыслима без машины. С наступлением темноты ничего не видно. Раньше никогда на зрение не жаловался, а тут не могу различить ни дорожные знаки, ни экран компьютера. Какая при этом может быть работа?

Похоже, у меня было не все в порядке с головой. Я уверял окружающих, что в городе неспокойно, что-то непременно произойдет, и лучше держать ухо востро. Купил в магазине многоцелевой нож (смеется). Когда пришел в себя, понял, как тогда выглядел. Но в то время без ножа обойтись я не мог.

На удивление, злости я не держу. Естественно, доля ее присутствует, стоит подумать о погибших. Жаль тех людей, которые погибли, этот самый зарин ликвидируя. Не будь их — наверняка погиб бы я. Но персональной ненависти у меня практически нет. Для меня все это закончилось ощущением причастности к некоему происшествию. Возможно, вы не ожидали от меня услышать такой ответ…

Да нет, ничего особенного услышать мы не ожидали. Типичных ответов просто нет.

В любом случае, было противно наблюдать за подачей информации об «Аум Синрикё». Смотреть — и то не хотелось. Недоверие к средствам массовой информации после этого только стало сильнее. В конечном итоге, все любят скандалы. Ропщут, мол, было нелегко, но рады этому. Так в последнее время я перестал читать еженедельные журналы.

Страх зарина до сих пор не был выражен словами.

Кандэ Накано (врач-психиатр, 1947 г. р.)

Когда случилось происшествие с зарином, г-н Накано заведовал отделением психиатрии Международной больницы Сэйрока. Наплыв пострадавших в эту больницу, расположенную на Цукидзи, оказался небывалым — 640 человек, врачей не хватало, специализация — не их, но оказывать срочную помощь пришлось. Затем некоторые пострадавшие от зарина пожаловались на психические расстройства, с чего и началось лечение более пятидесяти человек от посттравматического стрессового расстройства в результате зариновой атаки в токийском метро.