Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944 - Анна Франк (1944)

И так с утра до вечера, и что удивительно — никому не надоедает. Я нашла одно безотказное средство, которое никогда не подведет. Представь, что тебя уколют булавкой — обязательно подскочишь. И с моим средством точно так же. Начни разговор о политике — всего один вопрос, слово или предложение — и вся семья включается, как один!

Как будто не достаточно было сообщений немецкого командования и английского Би-би-си, так недавно настроили еще канал "Воздушная волна".

Великолепно, конечно, хоть новости часто удручающие. Англичане врут, подобно немцам, утверждая, что совершают воздушные налеты круглосуточно.

Итак, радио включается в восемь утра, если не раньше, и потом каждый час до девяти, а то и десяти-одиннадцати вечера. Это подтверждает то, что наши взрослые — весьма терпеливые тугодумы (касается лишь некоторых, и я никого не хочу обидеть). По-моему, одной или двух сводок в день вполне хватило бы. Но старые гуси… впрочем, о них я уже высказалась. Слушают все передачи подряд, а если не сидят перед радио, не едят и не спят, то говорят о еде, сне и политике. Как бы от такой рутины самой преждевременно не состариться!

А вот и идеальный пример: речь нашего любимого Уинстона Черчилля.

Воскресенье, девять вечера. Чайник под колпаком стоит на столе, входят гости. Дюссель усаживается слева от радио, господин ван Даан перед ним, Петер рядом. Мама с другой стороны от ван Даана, за ней его супруга. Мы с Марго сзади, Пим за столом. Кажется, я не очень ясно описала, в какой последовательности мы сидим, но это не так уж важно. Мужчины курят, у Петера от напряжения слипаются глаза. Мама, одета в длинную ночную рубашку, она и госпожа вздрагивают от гула самолетов, которые все же летят по направлению к Эссену, что бы там не говорил Черчилль. Папа потягивает чай, мы с Марго тесно прижались друг к другу, потому что на наших коленях спит Муши. У Марго в волосах бигуди, моя пижама слишком короткая. Мирно, спокойно уютно, но я с волнением ожидаю окончания выступления. А они, кажется, не могут дождаться конца и дрожат от нетерпения в предвкушении диспута. Словно мышка, выглядывающая из норки, дразня кошку, они провоцируют друг друга и готовы спорить до бесконечности.

Анна.

Вторник, 28 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Я могла бы еще много рассказать на тему политики, но сегодня у меня много других новостей. Во-первых, мама запретила мне ходить наверх, потому что считает, что госпожа ван Даан ревнует. Во-вторых, Петер предложил Марго приходить наверх вместе со мной — не знаю, из вежливости или он хочет этого в самом деле.

И что же теперь? Из-за мамы я вынуждена сидеть здесь, в обществе Дюсселя. Уж не ревнует ли она сама? А папа поддерживает дружбу с Петером и радуется нашему взаимопониманию. По-моему, Марго тоже любит Петера, но не считает возможным обсуждать это втроем, ведь о таком предмете можно говорить лишь с глазу на глаз.

Мама предполагает, что Петер влюблен в меня, и честно говоря, мне бы хотелось, чтобы это была правда. Тогда мы окажемся на равных позициях, и нам будет легче друг с другом. Мама говорит, что Петер слишком часто на меня смотрит. Это верно: мы постоянно обмениваемся взглядами, и я замечаю, что он любуется моими ямочками на щеках. Но что могу с этим поделать?

Я в очень трудном положении. С мамой мы в конфликте. Папа закрывает глаза на наше несогласие. Мама очень переживает из-за того, что любит меня, а я ее — нет и не верю в ее понимание и поддержку.

А Петер… Нет, Петера я не оставлю, он так мил, и я восхищаюсь им.