Сидни Шелдон. Интриганка-2 - Тилли Бэгшоу (2009)

Питер Темплтон гордился успехами сына. Но так и не смог примириться с его нетрадиционной ориентацией. Теперь, когда Робби стал знаменит и в интервью с репортерами открыто говорил о своих отношениях с Паоло, недовольство Питера только усилилось.

– Конечно, это твоя жизнь, – ворчал он во время крайне редких телефонных звонков сына. – Но не понимаю, почему ты выставляешь это напоказ?

– Я люблю его, па. В точности как ты любил маму. Не стеснялся же ты выставлять свои чувства напоказ?

Питер пришел в бешенство:

– Твоя связь с этим человеком не выдерживает никакого сравнения с моей любовью к твоей матери. И если ты считаешь иначе, это показывает, насколько далеко от курса отклонился твой моральный компас. Я сделал ошибку, позволив тебе уехать в Париж.

Паоло никогда не пытался встать между Робертом и его семьей. Да ему это и не понадобилось. Отношение Питера к сыну и огромная занятость Робби все больше увеличивали пропасть между ними.

– Я еду не ради отца. Я делаю это ради Лекси, – продолжал Робби.

– Но Лекси каждое лето приезжает к нам. Не можешь устроить вторую вечеринку в Париже, после турне?

Робби покачал головой. Разве может понять Паоло, что значат для него Дарк-Харбор и Сидар-Хилл-Хаус? Да и откуда ему знать? Но пора настала. Он должен вернуться. И день рождения Лекси – самый подходящий предлог.

– Уверен, что не хочешь лететь со мной?

Паоло передернуло:

– Абсолютно. Я люблю тебя, Роберт, очень люблю. Но семейство Блэкуэллов, собравшееся вместе на каком-то Богом забытом американском острове? Вести светскую беседу с твоим отцом-гомофобом? Нет, большое спасибо. Я как-нибудь обойдусь. Отправляйся туда сам.

Глава 15

Гейб Макгрегор вышел из ворот тюрьмы «Уормвуд скрабз» и остановился. Половина седьмого холодного ноябрьского утра. Все еще темно. Легкая морось ледяного дождя оседала на тонком сером шерстяном пиджаке Гейба. И все равно этот момент был самым счастливым в его жизни!

– Есть куда идти?

Охранник у ворот улыбнулся. Здешняя тюрьма была на редкость дерьмовым местом. И надзиратели ненавидели ее не меньше заключенных. Но наблюдать, как парни вроде Макгрегора наслаждаются первым глотком свободы за восемь долгих лет, зная, что впереди еще целая жизнь, оставалось никогда не надоедавшей радостью.

Гейб улыбнулся в ответ:

– О да, конечно, есть!

Благодаря Маршаллу Грешему. Он обязан этому человеку своей жизнью.

В первую ночь после приговора Гейб попытался покончить с собой. Майкл Уилмонт, его адвокат, велел не паниковать. Срок шестнадцать лет, к которому его приговорил судья королевского суда, скорее всего скостят после подачи апелляции.

– Если срок снизят до двенадцати лет, отбудешь семь-восемь.

Семь или восемь? Лет?!

А ведь Гейб мог обойтись без героина не больше недели. Самые кошмарные семь дней в его жизни! Это было во время предварительного следствия, когда он еще не научился покупать наркотики прямо в изоляторе. Но как только вы начинали разбираться в системе, достать героин было легче легкого. Крупные дилеры имели своих агентов, работавших на комиссионных. Героин и крэк продавались с тридцатипроцентной надбавкой. Если у вас был на воле друг, регулярно плативший наркоторговцам, значит, вы в порядке. Но первые семь дней! Гейб никогда не забудет своих страданий. Ночи, проведенные без сна, вопли, рвущиеся изо рта, судороги, такие мучительные, что ему казалось, будто его режут на части. Мокрое от пота тело, рвота, галлюцинации.

Всадник на белом коне гонится за ним. Джейми Макгрегор! В руке у него топор, которым он размахивает, отсекая руки женщин, которые с криком окружили его. Гейб знал этих женщин. Фиона. Анджела. Кэтлин, умоляющая пощадить ее жизнь. Но всадник, маниакально хохоча, одним ударом отрубает ей голову. Всех женщин, которых использовал Гейб, чтобы раздобыть ежедневную дозу, постигла одна и та же участь.