История дождя - Нейл Уильямс (2014)

Помните Оливера? Так вот, глядите – прекрасная пожилая леди, обаятельная, величественная, бесконечно опрятная, решительно стучит в дверь Авраама Суейна и врывается в его комнату почти как миссис Раунсуэлл в «Холодном Доме»[96] (страница 84, Книга 179, Пингвин Классикс, Лондон), у которой я позаимствовала часть ее характера.

У миссис Раунсуэлл было два сына, из которых младший вышел из-под контроля, стал солдатом, да так и не вернулся. Даже теперь, если она говорит о нем, ее руки теряют покой, покидают свои обычные места у корсажа, поднимаются и возбужденно парят над ней, а она не устает повторять:

– Каким замечательным юношей он был, каким весельчаком, умницей, и всегда у него было хорошее настроение!

Только прекрасную пожилую леди на самом деле зовут не миссис Раунсуэлл, а миссис Сиссли. Ее Оливер и есть тот самый врач, кто спас Авраама и писал своей матери письма с Фронта – «Какой подающий надежды юноша, какой замечательный!». Руки бедной женщины трепещут от одного лишь упоминания его имени. А письма – «Видите, все они здесь, у меня», – письма действительно у нее. Она опускает руку в свою большую черную сумку и достает пачку желтоватых листков, пахнущих мятой.

– Вот в этих, – говорит она, – в этих говорится, как он спас жизнь вам, Аврааму Суону.

– Суейну.

Она кладет письмо перед ним. Теперь ее руки свободны. Она складывает ладони в воздухе и ради мига покоя опускает их на колени. Затем, пока Дедушка читает о себе как чудом выжившем Суоне, повернув голову и прищурив глаз, чтобы разобрать незнакомый почерк, миссис Сиссли сообщает:

– Его брат умер в детстве. Оливер был Нашей Надеждой.

Бровь Суейна медленно ползет вверх.

Миссис Сиссли поднимает руки с живота, опять складывает ладони, поворачивает их, заламывает руки, сцепляет и расцепляет пальцы и опять дает рукам упасть на колени, оставляя в воздухе аромат старомодного мыла – запах отчаяния, которое никогда не смоет вода. Ее лицо не может вместить все эмоции. Некоторые из них оказываются вытолкнуты на шею, и там, где они сходятся, расцветает цветок мака в форме Франции.

– Видите ли, он хотел бы, чтобы это были вы, – говорит она, прижимая руки одну к другой, но не так, как в молитве, а наоборот, тыльными сторонами кистей.

Мятный аромат смешивается с запахом табачного дыма.

У Дедушки белеет лицо, будто внезапно появилось некое предчувствие, будто посланное сообщение уже пришло – так мобильник вибрирует чуть раньше, чем приходит эсэмэска.

Миссис Сиссли едва может произнести это, едва может высвободить слова, потому что с ними уйдет последний остаток давних грез о будущем ее Оливера. Руки остаются сжаты на миг дольше, словно удерживая надежду в Вулвергемптоне.

– Мой муж, – говорит она, и ее язык касается некоторой горечи на ее нижней губе, – мой муж владел Фолкеркским[97] Железоделательным Заводом. – Горечь также внутри ее правой щеки. Язык прижимается туда, губы сжимаются и белеют. – Два миллиона гранат Миллса[98]. Он нажил на войне целое состояние.

Миссис Сиссли не шевелится, но ее глаза расширяются.

– В Ирландии есть земли, – говорит она наконец, – дом и земли. Они были… – Она не может выговорить. Просто не может. Потом качает головой, и слова выскакивают сами: – …для Оливера.

Она разжимает руки, ладони раскрываются, и душа ее сына улетает.

Глава 6

– Сегодня дождь, Рути!

Бабушка кричит снизу, со своего излюбленного места у очага, и звук проходит сквозь пол моей комнаты.

Она знает, что я знаю. Она знает, что я здесь, наверху, во время дождя и смотрю, как он плачет, и его слезы стекают по окну в крыше.

– Сегодня дождь, Бабуля! – откликаюсь я.

Она не может больше подниматься наверх, к моей комнате. Если она поднимется, то уже никогда не спустится.

– Когда в следующий раз я пойду наверх, то и останусь Наверху, – говорит она, и мы понимаем, что она имеет в виду.