Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии - Ги Бретон (1965)

Имя же этой дамы добропорядочные граждане произносили буквально с дрожью в голосе. Речь шла, шептались все, о герцогине Орлеанской, муж которой, первый законный наследник престола Франции, пять лет назад случайно погиб у Тернских ворот .

Тем, кто удивлялся, что герцогиня Орлеанская могла быть замешана в убийстве г-жи де Шуазель, с самым серьезным видом объясняли, что после трех лет вдовьего воздержания молодая герцогиня в 1845 году стала любовницей герцога Шуазель-Пралэна. Те же осведомленные люди добавляли, что 17 августа г-жа де Пралэн обнаружила в секретере своего мужа письма, компрометировавшие невестку короля. Не сдержав своего гнева, она пригрозила герцогу, что устроит скандал, подняв на ноги оппозиционную прессу и опубликовав найденные письма.

В ужасе от этой угрозы, герцог рано утром 18 августа вошел в комнату жены, чтобы забрать у нее документы. Сопротивление герцогини было столь упорным, что ему пришлось совершить убийство.

Что было истинным, а что — ложным в этой истории?

В течение ста шестнадцати лет историки яростно спорят: одни утверждают, что герцогиня Орлеанская вполне могла иметь любовника, другие защищают ее со страстью, граничащей с родительской любовью.

В 1847 году парижане, разумеется, не так пеклись об исторической правде. И потому все дружно сходились на мысли, что вдова наследного принца была всего лишь любовницей…

Хороши же они были с подобным утверждением, когда 20 августа по городу разнеслась убийственная новость: герцог Шуазель-Пралэн, несмотря на неусыпное наблюдение полиции, ухитрился принять мышьяк и теперь умирал…

Нечего и говорить, что это самоубийство вызвало серьезные подозрения. Многие журналисты, отражая общественное мнение, поспешили обвинить правительство в том, что оно снабдило герцога ядом. Один из газетчиков так прямо и писал: «Двор ликвидировал неудобного свидетеля».

В ужасе от размаха, который начинало принимать это дело, Луи-Филипп распорядился собрать 21 августа Палату пэров и Высший Суд. Герцог, еще живой, был немедленно арестован и доставлен в Люксембургскую тюрьму на улице Вожирар. 24-го числа, к вечеру, он умер, так и не признавшись в совершенном преступлении.

Палата пэров тут же приняла постановление о прекращении уголовного преследования в отношении обвиняемого и о закрытии дела. Аналогичным образом повел себя и генеральный прокурор. В результате дело было закрыто .

Это, однако, ничуть не уменьшило морального ущерба, нанесенного двору столь своевременным самоубийством герцога. Скорее наоборот. Теперь народ был больше, чем когда-либо, убежден, что Палата пэров передала мышьяк герцогу, желая спасти честь герцогини Орлеанской и тем самым защитить королевскую семью. Однажды в 1849 году канцлер Паскье, беседуя с Виктором Гюго, очень точно сформулировал это мнение

«Обратите внимание, нам никогда не разубедить народ в том, что именно мы отравили герцога де Пра-лэна. Обвиняемый убийца и судьи-отравители — вот главная мысль, которую они вынесли из всего этого дела. Есть, правда, такие, которые думают, что мы спасли этого жалкого герцога и вместо него подсунули какой-то другой труп. Кое-кто говорит: „Пралэн находится в Лондоне вместе с м-ль Делюзи и получает свои сто тысяч фунтов ренты. Вот так, разъедаемые нелепыми пересудами и ужасными деяниями, рушатся устои этого вконец прогнившего мира“ .

Да, «старый прогнивший мир», порождение революции 1830 года, в череде всех этих скандалов уходил в небытие.

Народ, полный отвращения и разочарования, стал смотреть на толстяка Луи-Филиппа совсем другими глазами и, судя по всему, уже не был склонен к снисхождению.

Вот почему, когда в феврале 1848 года король, побуждаемый министром Гизо, который, в свою очередь, действовал под сильным влиянием своей любовницы, принцессы Льевен, запретил проведение банкета, организованного сторонниками конституционной реформы, парижане немедленно воспользовались этим случаем.