Куколки - Джон Уиндем (1955)

– Где ты был? Тебя не было всю ночь! Где ты был? – требовательно вопрошал отец.

Я молчал. Он выпаливал вопрос за вопросом и, так как я не отвечал ни на один, свирепел на глазах.

– Отвечай! Запирательство не поможет. Кто эта девчонка, это Богохульство, с которым ты был вчера? – кричал отец.

Я продолжал молчать. Глаза его сверкали от ярости. Таким я его еще никогда не видел и от страха был чуть жив. Тогда вмешался инспектор. Тихим голосом он произнес:

– Дэвид, ты же знаешь, что сокрытие Богохульства очень и очень серьезная вещь. Людей за это сажают в тюрьму. Долг каждого заявить мне о любом Нарушении, даже если нет полной уверенности в нем, чтобы я мог разобраться. В данном случае нет даже сомнений, разве что молодой Эрвин ошибся. Он говорит, что у этой девочки шесть пальцев на ноге. Это правда?

– Нет, – ответил я.

– Он лжет, – сказал отец.

– Я вижу, – спокойно и рассудительно продолжал инспектор. – Что ж, если это неправда, то не имеет никакого значения, если мы узнаем, кто она. Ведь так?

Я ничего не ответил. Так казалось вернее. Мы смотрели друг на друга.

– Ты с этим согласен? Если это ложь, то… – Он намеревался убеждать меня дальше, но отец оборвал его:

– Я сам справлюсь. Мальчишка лжет, – и, обращаясь ко мне, добавил: – Иди в свою комнату.

Я заколебался. Слишком хорошо я знал, что за этим последует, но, кроме того, я знал, что, раз отец в таком настроении, я получу свое независимо от того, скажу им правду или нет. Сжав зубы, я повернулся к выходу. Отец шел следом, по пути он взял со стола хлыст.

– Это мой хлыст, – вежливо сказал инспектор.

Отец как будто не слышал его. Инспектор встал.

– Я сказал, это мой хлыст, – повторил он суровым голосом.

Отец остановился и резко бросил хлыст обратно на стол. Зло посмотрев на инспектора, он повернулся и пошел за мной.

Я не знаю, где была в это время моя мать. Может быть, она боялась отца, но утешить и помазать мне спину пришла Мэри. Она плакала, помогая мне лечь на постель, потом покормила меня с ложечки бульоном. При ней я старался держаться, но когда она ушла, заплакал навзрыд – не от боли в исполосованной спине, а от презрения к себе, унижения и горечи. В отчаянии я сжимал в руке желтую ленточку и локон каштановых волос:

– Я ничего не мог поделать, Софи! Я ничего не мог поделать!

6

Вечером, когда я немного успокоился, то понял, что со мной пытается говорить Розалинда. Другие тоже озабоченно интересовались, в чем дело. Я рассказал им о Софи. Теперь это не было секретом. Я почувствовал, что они неприятно поражены, и пытался объяснить им, что Отклонение, по крайней мере маленькое Отклонение, не делает человека чудовищем, как нам говорили. Оно никак не сказывается на человеке, во всяком случае, на Софи оно не отразилось.