Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Отбор тех, кого предстояло эвакуировать, осуществлялся не по принципу тяжести ранения. Места на борту на всех не хватало, и этот процесс превратился в безжалостную лотерею. «Только легкораненые, те, кто мог передвигаться самостоятельно, могли надеяться на то, что они улетят, – рассказал впоследствии один офицер связи. – В грузовом отсеке “хейнкеля” пространства хватало для установки лишь четырех носилок, но ведь вместо них можно было поставить почти два десятка ходячих раненых. Так что те, кто из-за тяжелого ранения или болезни не мог двигаться, рассчитывать на везение не могли».[811] И все же порой кому-то везло. Воспользовавшись своей властью, тот самый связист распорядился погрузить в самолет раненного в спину пехотного унтер-офицера, который три дня пролежал около взлетно-посадочной полосы. «Как этот бедняга попал на аэродром, я так и не узнал», – сказал он впоследствии. Помог этот офицер и другому младшему командиру, мужчине в годах, которого мучила сильная лихорадка.

Подступы к взлетно-посадочной полосе охраняли солдаты полевой жандармерии, прозванные за металлические бляхи в форме полумесяца, которые они носили на цепи на шее, цепными псами. Они придирчиво проверяли документы, чтобы в самолет не проникли симулянты. После того как в январе надежды на спасение уменьшились, «цепным псам» все чаще приходилось применять автоматы, сдерживая толпы раненых и больных.

Гораздо больше раненых брали на борт огромные четырехмоторные «кондоры» – «Фокке-Вульфы-200». Со второй недели января использовалось несколько таких машин, однако при полной загрузке они становились трудноуправляемыми, а следовательно, очень уязвимыми. Был случай, когда сержант из 9-го зенитного дивизиона наблюдал, как неуклюже разгоняется «кондор», в который только что погрузили двух его раненых товарищей. Когда тяжелый самолет, оторвавшись от земли, начал резко набирать высоту, его живой груз, наверное, сместился или скатился назад, потому что нос самолета внезапно практически вертикально задрался вверх. Двигатели надрывно взвыли, «фокке-вульф» рухнул на землю у самого конца взлетно-посадочной полосы и с оглушительным грохотом взорвался, превратившись в огненный шар.[812]

А дальше, на западной оконечности «котла», солдаты смотрели на транспортные «юнкерсы», увозившие их раненых товарищей. Нередко «эти самолеты не успевали быстро набрать высоту и, попав под сильный огонь зенитных батарей, находили свою смерть. Я несколько раз наблюдал из окопа за их роковой судьбой, и это производило на меня гнетущее впечатление».[813]

Из «котла» транспортные самолеты эвакуировали раненых и увозили почту, а в окруженную группировку везли грузы. Но не только их. В Сталинград прибывали офицеры связи и другие специалисты, а также возвращались солдаты и офицеры, отбывшие в отпуск до того, как кольцо вокруг 6-й армии полностью сомкнулось. Из-за того что в Германии мало кто знал об истинном положении дел на Волге, многие из них до тех пор, пока поезд не прибывал в Харьков, понятия не имели о том, что произошло в их отсутствие. Адъютант Манштейна Александр Штальберг рассказывал, что Готфрид фон Бисмарк – кузен его жены, которому незадолго до этого исполнился 21 год, 2 января прибыл в штаб группы армий «Дон» после рождественского отпуска, проведенного дома, у родных в Померании. Молодой офицер получил приказ вернуться в свою 76-ю пехотную дивизию, находившуюся в «котле». Штальберг и сам Манштейн открыто восхищались тем, что молодой человек, верный традициям прусского офицерства, возвращается в бой, хотя сражение уже проиграно, однако сам Бисмарк сказал обо всем этом намного проще: «Я солдат. Я получил приказ и обязан его выполнить».[814]