Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу (1993)

Сервилия вернулась в свою комнату. Там она развернула сына, поменяла пеленки, а затем усадила ребенка к себе на колени, придерживая вытянутыми руками, и стала любоваться им, иногда наклоняясь, чтобы нежно поцеловать и поговорить с ним тихим, воркующим голосом.

Вместе они представляли довольно приятную картину: маленький смуглый малыш на коленях у своей изящной смуглой матери. Сервилия была привлекательной женщиной с пышными формами. У нее было маленькое лицо с заостренными чертами; плотно сжатые губы и полуприкрытые припухшие веки хранили немало секретов. Но ребенка можно было назвать милым исключительно из-за младенческой невинности, потому что на самом деле он был неказистый и довольно вялый – в народе таких называют «хороший ребенок», в том смысле, что он почти никогда не плакал и не капризничал.

Так Брут и застал их, когда вернулся из дома Мария-младшего. Он равнодушно, без комментариев выслушал рассказанную историю о нерадивой служанке и наказании. Поскольку Брут не смел вмешиваться в то, как его жена ведет хозяйство (его дом раньше никогда не был в таком порядке), он не изменил приговора Сервилии, и, когда позже управляющий пришел к нему по его вызову, Брут ничего не сказал по поводу занесенной снегом фигуры, свисающей с креста в саду.

– Цезарь! Где ты, Цезарь?

Цезарь неторопливо вышел из бывшего кабинета своего отца, босиком, одетый лишь в тонкую тунику, – в одной руке перо, в другой свиток папируса. Молодой человек хмурился, потому что голос матери прервал ход его мыслей.

Аврелия, закутанная в изумительно тонкую домотканую шерстяную материю, раздраженно спросила, больше заботясь о благополучии его тела, чем о результате его мыслительного процесса:

– Почему ты так ходишь в мороз? Да еще босиком! Цезарь, твой гороскоп предрекает, что ты заболеешь ужасной болезнью как раз сейчас, в это время, и ты знаешь об этом. Почему ты искушаешь Фортуну тронуть эту нить твоей судьбы? Гороскопы составляют при рождении, чтобы можно было избежать возможного риска. Ну будь же хорошим!

Ее волнение было совершенно искренним, он понимал это. Поэтому он улыбнулся ей своей знаменитой улыбкой – в знак молчаливого извинения, которое не затрагивало его гордости.

– В чем дело? – смиренно спросил он, как только взглянул на нее и понял, что его работе придется подождать: мать была одета для выхода.

– За нами прислала твоя тетя Юлия.

– В это время? В такую погоду?

– Рада, что ты заметил, какая стоит погода. Но это не заставило тебя одеться надлежащим образом, – проговорила Аврелия.

– В моей комнате стоит жаровня, мама. Даже две.

– Тогда иди к себе и переоденься, – сказала она. – Здесь страшный холод, ветер свистит в световом колодце.

Прежде чем он повернулся, чтобы уйти, она добавила:

– И найди Луция Декумия. Нас всех зовут.

Это означало – обеих его сестер. Цезарь удивился: должно быть, очень важное семейное совещание! Он открыл было рот, чтобы уверить мать, что ему не нужен Луций Декумий, что сотня женщин будет в безопасности под его защитой, но промолчал. Все равно последнее слово будет за ней. Зачем пытаться? Аврелия всегда умела поставить на своем.