Древний человек и океан - Тур Хейердал (1978)

Мы уже видели, как первым европейцам, поселившимся на Пасхе и наладившим общение с островитянами, рассказывали, что прежде на острове жили вместе два разных народа с разными языками, один пришел с востока, другой — с запада, и что идея ваяния статуй принадлежала первопоселенцам, «длинноухим», но большую часть нынешнего населения составляли потомки второй волны иммигрантов, «короткоухих», которые после долгого мирного сосуществования восстали и перебили во рву Поике всех «длинноухих» мужского пола. Тщательный опрос стариков, проведенный в 1886 г. Томсоном через переводчика-таитянина Салмона, убедил его в истинности утверждения пасхальцев, что остров принял не одну волну переселенцев (Thomson, 1889[307]).

Кнохе присоединился к этому мнению, обнаружив неоднородность местной культуры. Он заключил, что преобладающему ныне населению предшествовал неполинезийский субстрат, однако отверг высказанное в 1870 г. предположение специалиста по истории инков Маркхэма о влиянии Тиауанако. В качестве контраргумента он привел общепринятую догму, будто южноамериканские бальсовые плоты не были пригодны для океанских плаваний; взамен он предположил, что остров Пасхи принял дополинезийский субстрат из Меланезии (Knoche, 1912; 1925[186, 187]).

Затем Бальфур категорически заявил, что культура Пасхи неоднородна, была по меньшей мере одна волна дополинезийских переселенцев, вероятно из Меланезии (Balfour, 1917[19]). Взгляды Бальфура развил Хэддон; он полагал, что до этого уединенного островка дошли три волны переселенцев: одна из Австралии другая из Меланезии и третья из Полинезии. При этом он основывался на исследованиях черепов Фольцем, Хеми, Джойсом, Пикрофтом и Кейсом, которые нашли у пасхальцев неполинезийские черты (Haddon, 1918[134]).

Далее Раутледж прибыла на Пасху в 1919 г., чтобы провести первое систематическое исследование поверхностных памятников.

Она записала: «Слова Роггевена о людях с разным цветом кожи по-прежнему справедливы. Островитяне сами вполне отдают себе отчет в этих различиях, и, когда мы записывали генеалогии, они охотно указывали цвет кожи даже отдаленных родичей (называя их либо „черными“, либо „белыми“)… Очевидно, что здесь перед нами смешанная раса…» (Routledge, 1919[266]).

Шапиро, также рассмотревший эту физико-антропологическую проблему, установил, что мнения расходятся; сам же он заключил: «…связывать остров Пасхи с меланезийскими или австралийскими племенами… значит идти наперекор известным фактам» (Shapiro, 1940[277]). Метро счел это отрицание меланезийского элемента вполне доказательным и в своей монографии по этнологии острова Пасхи пишет что изучение археологических памятников убедило его в единстве пасхальной культуры (Metraux, 1940[222]). Однако товарищ Метро по экспедиции археолог Лавашери подчеркнул, что их исследования ограничивались наземным материалом, и осмотрительно заключил: «Вероятно, полинезийцы застали остров Пасхи необитаемым и лишенным каких-либо памятников старины, хотя доказать это утверждение мы не можем» (Lavachery, 1935; 1936[196, 197]).

Еще до моего прибытия на Пасху я сомневался в справедливости вывода Метро и в 1941 г. вернулся к аргументам в пользу комплексности пасхальской культуры. Вместо меланезийского субстрата я по примеру Маркхэма предположил субстрат из Андской области. Хотя тогда я не был знаком на практике с бальсовыми плотами, мне не верилось, что южноамериканцы ничего не смыслили в морских делах, и я считал, что остров Пасхи был вполне достижим для доинкских мореплавателей из Перу (Heyerdahl, 1941[147]). Вскоре после этого патер Энглерт, возобновив изучение пасхальских наземных памятников, также оспорил выводы Метро и Лавашери. Он вернулся к предположениям Раутледж и других о том, что полинезийскому этническому и культурному слою предшествовал некий другой субстрат, однако подправил старую гипотезу об иммиграции из Меланезии, указав на некоторые параллели с культурой древнего Перу (Englcrt, 1948[106]).