Морские звезды - Питер Уоттс (1999)

На переборке есть название, проштампованное на ребрах сплава: «Хансен Фабрикейшн».

С тех пор как Лени прибыла сюда, она в первый раз видит хоть какой-то бренд, если не считать символа Энергосети, красовавшегося на плече каждого гидрокостюма. Почему-то это кажется странным. Она проверяет световую дорожку, бегущую по потолку: белая и без надписей. Аварийный гидрокс[12] в углу, рядом с люком: дата проверки Минтранспорта, спецификация, но никакой марки производителя.

Она не понимает, следует ли придавать этому значение.

Наконец одна. Люк задраен, наблюдение закончилось – даже ее собственное отражение разбито без всякой надежды на поправку. Забравшись в брюхо станции, Кларк впервые чувствует себя по-настоящему в безопасности, однако не знает, что с этим делать.

«Возможно, теперь я могу чуть-чуть расслабиться».

Она поднимает руки к лицу.

Поначалу Лени кажется, что она ослепла; без линз каюта становится слишком темной, стены и мебель превращаются лишь в условные тени. Она вспоминает, как постепенно, день за днем, уменьшала освещение после ухода Баллард, погружая во мрак каюту, а потом и каждый уголок на «Биб». Лабин поступал так же, хотя они никогда не говорили об этом.

В первый раз она ставит под вопрос собственные действия. Они не имеют смысла; линзы автоматически компенсируют изменения в уровне окружающего света, постоянно доносят до сетчатки один и тот же оптимальный уровень интенсивности. Зачем жить во тьме, которую даже не воспринимаешь?

Она слегка увеличивает освещение; в каюте становится светлее. Глаза коробит от ярких цветов, выделяющихся на сером фоне. Гидрокс флуоресцирует оранжевым; датчики подмигивают красным, синим и зеленым; ручка на ящике в переборке – как желтый восклицательный знак. Лени уже не помнит, когда в последний раз обращала внимание на цвет; линзы извлекают из темноты даже самые слабые изображения, но весь спектр теряется в процессе. Только сейчас, с зажженным светом, краски вновь властно заявляют о себе.

Ей это не нравится. Здесь они кажутся грубыми и неуместными. Кларк снова вставляет линзы, уменьшает яркость, возвращая обычное мерцание. Переборка меркнет до привычной синей пастели.

«Тем лучше. А то так можно и беспечной стать».

Через пару дней «Биб» будет кишеть командой. Кларк не хочет привыкать к тому, что придется выставлять себя напоказ.

Рим

Неотения[13]

Поначалу оно не походило на человека. Даже не казалось живым. Скорее выглядело как куча грязных тряпок, которую кто-то бросил у подножия пилона, рядом с отелем «Камби». Джерри Фишер и не взглянул бы на него лишний раз, если бы поезд наземки не просвистел над головой, выбрав подходящий момент, и сегментированные полосы света стробоскопами не ударились о землю.

Он пристально взглянул на кучу и увидел глаза, сверкающие в тени.

Джерри не сдвинулся с места, пока поезд не скользнул прочь. Мир снова вернулся к грязноватым приглушенным краскам. Тротуар. Полосы кудзу[14] над дорогой, серые и задыхающиеся из-за постоянных брызг бетонной крошки. От облачных гряд слабо отражались неон и лазеры реклам.

И вот это создание с глазами, куча грязных тряпок, прислонившаяся к столбу. Мальчик.

Маленький мальчик.

«Так поступаешь, когда действительно кого-то любишь», – частенько говорила Тень. В конце концов, малыш мог здесь умереть.

– С тобой все в порядке? – спросил он наконец.

Куча тряпок слегка сдвинулась и захныкала.

– Не бойся. Я тебе ничего не сделаю.

– Я потерялся, – ответил ребенок очень странным голосом.

Фишер сделал шаг вперед:

– Ты беженец?

Ближайшая зона для беженцев находилась в ста километрах отсюда и хорошо охранялась, но иногда кто-нибудь оттуда все-таки удирал.

Глаза покачнулись из стороны в сторону: нет.

«Хотя что еще он мог сказать? Может, боится, что я отправлю его назад».