Масонство культура и русская история Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович (1998)

В 1769 г. молодой отставной поручик Н.И. Новиков, в свое время отчисленный из Московского университета, вдруг начал издавать журналы. Сначала один, потом другой и так почти двадцать лет. Новиков привлекает молодые силы к сотрудничеству, и вокруг него формируется кружок литературной интеллигенции. На протяжении почти всей своей жизни Новиков решал национальную проблему. Она его мучила и терзала, и он ее мучил и терзал, но так и не решил. Проблема сводилась поначалу к обличению французских мод, нравов, которые повредили исконные доблести наших предков. Там, в глубине веков, эти русские добродетели крепли и расцветали: в быту царствовала простота, помещики уважали крестьян, семьи были крепкие, и жены любили мужей и мужья жен. Народ уважал умных и справедливых бояр и оказывал им знаки любви и уважения. Первый журнал — «Трутень» — с яростью обрушивается на тех, кто поддался французскому влиянию и стал мотом, забыл труд и честь. В следующих журналах тема добродетели сменяется обличением древних же наших русских порядков, зато Вольтер попадает в число учителей человечества. Уже в 1772 г. Вольтер — это «прорицалище нашего века». Теперь в испорченности своих нравов виноват сам народ, взявший от «просвещения» самое худшее, когда полагалось взять самое лучшее. Начавшаяся во Франции через 20 лет революция, с ее невероятными жестокостями. бессмысленной бойней, убийствами женщин и даже грудных детей, показала, что было в «просвещении» худого и было ли там доброе.

Из журнала в журнал, из года в год нарастала критика русских нравов. Она становилась все более целеустремленной и начинала преследовать цель чисто революционную. Но об этом ниже. В самых мрачных красках рисует автор (или авторы) «Живописца», выходившего в 1772 г., жизнь и купцов, и монахов, и простого народа, который глуп и невежествен («Живописец», 1772, с. 120), и вот появляется такой пассаж: «...может ли Русский человек, не закрасневшись, осмелиться подумать, что он может в чем-нибудь поравняться с французом?» («Живописец»,  1772, л.7, с.63, цит. по кн. Незеленова).

Однако не все так просто обстояло с патриотизмом для Новикова. Он вновь и вновь возвращается к вопросу о добродетелях исконно русских и начинает издавать научные труды по русской истории при самой деятельной финансовой и моральной поддержке Екатерины II. Он издает в 1772 г. «Опыт исторического словаря о Российских писателях», в котором напрочь разводит в разные углы христианскую духовность и языческую беллетристику, затем знаменитую «Древнюю Российскую Вивлиофику», «Идрографию» и др. сочинения. Правда, в «Опыте исторического словаря» Новиков уже охотно хвалит Вольтера и ставит очень высоко тех российских писателей, кто пишет, ему подражая. Более того, он очень мягко и сочувственно отзывается о цинике и похабнике Баркове. К 1775 г. его сердце окончательно прикипело к Вольтеру и Дидро.

Его деятельность не осталась в тайне. Так же как и его мучения. Вольтер, Дидро, Монтескье — обычный путь вздохов и сожалений. Он пытался насытить себя в теме национального, но не насытил. 1775 год... в этом году Новиков сразу стал мастером стула, и началась его орденская карьера. Пройдет не более шести лет, и он станет во главе русского масонства вместе с несколькими избранными. Как мы увидим — не зря пафос «просвещения» в его журналах нарастал, а, с другой стороны, в его сатирах высмеивались и священники и монахи. Сама же роль церкви в деле духовного окормления никогда не была в поле интересов Новикова. Судя по его литературным трудам, Новиков не знал периода подлинной религиозности. Видна только его неприязнь к «наружной», т.е. православной церкви.