Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Заметив на полу тень, Корнелия обернулась и, узрев в дверях высокого рыжеволосого мужчину, одарила его приветливой улыбкой.

— Ты, наверное, Марк Порций, — сказала она, вставая. — Я — мать Ливии Друзы. Только что мы беседовали с твоей женой по душам. Пригляди-ка за ней, а я схожу за ее братом.

Проходя между колонн, она наконец наткнулась на старшего сына, который сидел пригорюнившись у фонтанчика.

— Марк Ливий! — решительно окликнула она его. — Знал ли ты, что твоя сестра считает себя жертвой сглаза?

— Не может быть! — Друз был потрясен.

— Еще как может! Будто бы ее сглазила ее собственная дочь по имени Сервилия.

Он поджал губы:

— Понимаю…

— Ты как будто не удивлен, сын мой?

— Уже нет. Этот ребенок представляет нешуточную опасность. Держать ее в этом доме — все равно что оказывать гостеприимство Сфинксу, чудовищу, способному осуществить самые зловредные замыслы.

— Неужели Ливия Друза и впрямь может умереть, поверив, что ее прокляли?

Друз покачал головой.

— Мама, — произнес он, сам не замечая, как с его губ сорвалось это слово, — Ливия Друза умирает от повреждения, нанесенного ее внутренностям во время рождения последнего ребенка. Таково мнение лекарей, которым я верю. Повреждение не зажило, а разрастается. Ты не почувствовала, какой запах стоит в ее комнате?

— Конечно, заметила. Однако она, по-моему, относит все на счет проклятия.

— Сейчас приведу девчонку, — решил Друз и встал.

— Признаюсь, мне хочется на нее взглянуть, — молвила Корнелия, усаживаясь на место сына. Ей было о чем подумать в ожидании внучки: нечаянно сорвавшееся с губ сына слово «мама» занимало сейчас все ее мысли.

…Маленькая, очень смуглая, красивая какой-то загадочной красотой, при этом горящая таким огнем, наполненная такой силой, что бабушка сравнила ре с домиком, построенным на жерле огнедышащего вулкана. В один прекрасный день раздастся взрыв, крыша взовьется в воздух, и она предстанет миру во всей своей истинной красе. Яд и ураган! Что же послужило причиной ее несчастья?

— Сервилия, познакомься со своей бабушкой Корнелией, — сказал Друз, не отпуская плеча племянницы.

Сервилия фыркнула и ничего не ответила.

— Я только что побывала у твоей матери, — сказала бабушка. — Ты знаешь, что она воображает, будто ты ее прокляла?

— Да? Вот и хорошо, — ответила Сервилия. — Я ее действительно прокляла.

— Так. Спасибо, — ответила бабушка и махнула рукой без всякого выражения на лице. — Возвращайся в детскую!

Отведя племянницу и вернувшись к теще, Друз не смог скрыть удовлетворения.

— Блестяще! — сказал он, садясь. — Ты раздавила ее!

— Сервилию никогда никто не сможет раздавить, — в задумчивости откликнулась Корнелия. — Разве что мужчина.

— Это уже получилось у ее отца.

— А, понимаю… Я слыхала, что он отказался признавать своих детей.

— Так и есть. Остальные были еще слишком малы, чтобы это на них повлияло. Зато для Сервилии это стало ударом — во всяком случае, так мне кажется. С ней никогда ничего не знаешь наверняка, мама: она так же скрытна, как и опасна.

— Бедненькая! — посочувствовала бабушка.

— Ха! — отозвался Друз.

В этот момент перед ними предстал Кратипп, объявивший о визите Мамерка Эмилия Лепида Ливиана.

Мамерк очень походил внешностью на Друза, однако ему недоставало властности, которую все отмечали в Друзе. Ему исполнилось всего двадцать семь лет, в то время как Друзу — тридцать семь; за его плечами не было блестящей адвокатской карьеры, ему не предсказывали громкого политического будущего. Зато в нем была притягательная флегматичность, которая отсутствовала в старшем брате. То, что бедняге Друзу пришлось постигать без посторонней помощи после битвы при Аравсионе, было при Мамерке с самого его рождения благодаря его матери, истинной Корнелии из ветви Сципионов — незашоренной, образованной, пытливой.