Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Луций Котта, старший в своем роду, прекрасно подходил на роль первой жертвы комиссии Вария — его положение было не столь высоким, как у консуляров, и не столь низким, как у заднескамеечников. Если бы Варий добился его осуждения, его суд превратился бы в орудие террора для Сената. Первый день слушания показал, что судьба Луция Котты предрешена, потому что среди присяжных было полно его сенатских ненавистников, а попытки защиты отвести состав жюри были отклонены председателем суда, чрезвычайно богатым всадником-плутократом Титом Помпонием.

— Мой отец неправ, — сказал Тит Помпоний-младший, стоявший в толпе, которая собралась, чтобы посмотреть, как комиссия Вария приступает к работе.

Его собеседником был еще один член группы юридических помощников Сцеволы Авгура, Марк Туллий Цицерон, который, будучи моложе Помпония на четыре года, казался старше его лет на сорок — по интеллекту, если не по здравому смыслу.

— Ты так считаешь? — спросил Цицерон, который потянулся к Титу Помпонию-младшему после смерти сына Суллы. Это была первая трагедия в жизни Цицерона: даже спустя много месяцев он все еще оплакивал своего дорогого умершего друга и тосковал по нему.

— Я имею в виду его неудержимое желание попасть в Сенат, — мрачно ответил Тит Помпоний-младший. — Оно его просто снедает, Марк Туллий! Каждое его действие направлено к одной-единственной цели — к Сенату. Оттого-то он так вцепился в наживку Квинта Вария и сделался председателем этого суда. Признание законов Марка Ливия Друза недействительными лишило его возможности наверняка быть отобранным кандидатом в Сенат, и Квинт Варий использовал это, чтобы заманить отца в свой суд. Ему было обещано, что если он сделает все, как ему скажут, то получит свое место в Сенате при следующих же новых цензорах.

— Но твой отец еще и занят делами, — возразил Цицерон. — Если бы он стал сенатором, ему пришлось бы бросить все, кроме владения землей.

— Не беспокойся, он бросит! — горько отозвался Тит Помпоний-младший. — Ведь это я, едва достигнув двадцати лет, веду большинство его дел — и почти не слышу слов благодарности! Уверяю тебя, на самом деле он стыдится заниматься делами!

— Так в чем же тогда твой отец неправ? — спросил Цицерон.

— Да во всем, остолоп! — рассердился Тит-младший. — Ему требуется попасть в Сенат! Но он неправ, желая этого. Он всадник, один из десяти самых важных всадников Рима. Лично я ничего не вижу плохого в том, чтобы быть одним из десяти самых важных всадников Рима. Он имеет общественную лошадь, которую намерен передать мне. Все спрашивают у него совета, он обладает большим авторитетом в комиции и является советником казначейских трибунов. Чего еще ему нужно? Стать сенатором! Одним из тех дураков на задних рядах, которым никогда не выпадает шанс выступить.

— Ты думаешь, он карьерист? — сказал Цицерон. — Что ж, я не вижу в этом ничего дурного. Я и сам такой.

— У моего отца и без всякого места в Сенате с общественным положением все в порядке, Марк Туллий! И по рождению, и по богатству. Помпонии в очень близком родстве с Цецилиями по ветви Пилия, и тут ничего лучшего не придумаешь. — Тит продолжал развивать свою мысль, не осознавая, как глубоко могут ранить его слова молодого собеседника. — Я еще могу понять, почему ты так хочешь сделать общественную карьеру, Марк Туллий. Если ты попадешь в Сенат, то станешь «новым человеком», а если сделаешься консулом, то вознесешь свою семью. Это значит, что нужно совершенствовать, взращивать славных людей, по мере возможности как плебеев, так и патрициев. Мой же отец, став сенатором-заднескамеечником, на самом деле сделает шаг назад.

— Вступление в Сенат никогда не бывает шагом назад, — с болью произнес Цицерон.