Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Они стояли рядом с книжной лавкой Сосия на Аргилете, где в течение нескольких десятилетий сидели у своих прилавков лучшие торговцы съестным в Риме. Поэтому, беседуя, они угощались пирожками с изюмом и сладким кремом на меду. Ясноглазый уличный мальчишка внимательно наблюдал за сенаторами, готовый в любое мгновение предложить этим важным господам тазик с теплой водой и полотенце — пирожки были сочные и липкие.

— Когда придет мое время, Марк Эмилий, то, как почувствует себя Рим в моих руках, будет зависеть от того, каков этот Рим. Одно могу обещать: я не допущу, чтобы Рим подчинялся таким, как Сатурнин, — сурово сказал Сулла.

Скавр кончил есть и дал понять мальчишке, что заметил его присутствие, щелкнув липкими пальцами. Тщательно вымыв и вытерев руки и дав мальчику целый сестерций, принцепс Сената подождал, пока Сулла последовал его примеру (тот дал мальчику значительно более мелкую монету), и только тогда заговорил.

— Когда-то у меня был сын, — произнес Марк Эмилий Скавр невозмутимо, — но этот сын не удовлетворял меня своими качествами. Он был безволен и труслив, хотя и хорош собой. Сейчас у меня другой сын. Он слишком мал, чтобы понять, из какого он теста. Однако первый опыт научил меня одному, Луций Корнелий. Не имеет значения, сколь знамениты наши предки; в конце концов все зависит от наших потомков.

Лицо Суллы скривилось.

— Мой сын тоже умер, но у меня нет другого, — отозвался он.

— Поэтому я все и рассказал.

— Не думаешь же ты, что это только дело случая, принцепс Сената?

— Нет, не думаю, — подтвердил Скавр. — Я был нужен Риму, чтобы сдерживать Гая Мария, — и вот я здесь, руковожу Римом; Сейчас я вижу, что ты — больше Марий, чем Скавр. И я не вижу на горизонте никого, кто бы сдерживал тебя. А это может оказаться для mos majorum более опасным, чем тысяча таких, как Сатурнин.

— Обещаю тебе, Марк Эмилий, что Риму не угрожает с моей стороны никакая опасность. — Сулла подумал и уточнил: — Я имею в виду твой Рим, а не Рим Сатурнина.

— Искренне надеюсь на это, Луций Корнелий.

Они пошли по направлению к Сенату.

— Я думаю, Катон Лициниан решил сдвинуть дела с мертвой точки в Кампании, — предположил Скавр. — Он более трудный человек, чем Луций Юлий Цезарь, — такой же ненадежный, но более властный.

— Он не тревожит меня, — спокойно ответил Сулла. — Гай Марий назвал его горошиной, а его кампанию в Этрурии — делом величиной с горошину. Я знаю, как поступить с горошиной.

— Как?

— Раздавить ее.

— Они не хотят давать тебе командование, ты знаешь об этом. Я пытался их убедить.

— В конце концов, это не имеет значения, — заметил Сулла, улыбаясь. — Когда я раздавлю горошину, то возьму на себя командование сам.

Из уст любого другого человека это прозвучало бы хвастовством, и Скавр залился бы смехом, но Сулла изрек это как зловещее предсказание. И Скавр только пожал плечами.

* * *

Зная, что на третий день января ему исполняется семнадцать лет, Марк Туллий Цицерон своей собственной тощей неказистой персоной явился в регистрационный пункт на Марсовом поле сразу же после центуриатных выборов. Надменный, самоуверенный юноша, который был так дружен с Суллой-младшим, в последнее время он стал держаться намного скромнее. В свои неполные семнадцать лет он был уверен, что его звезда уже закатилась. Короткая вспышка на горизонте померкла в зареве гражданской войны. Там, где некогда стоял молодой Цицерон в центре внимания большой восхищенной толпы, теперь больше не было никого. И наверное, никогда и не будет. Все суды, кроме суда Квинта Вария, были закрыты; городской претор, который должен был заниматься ими, управлял Римом в отсутствие консулов. Италики действовали так умело, что, казалось, суды так никогда вновь и не откроются. Кроме Сцеволы Авгура, который в свои девяносто лет уже отошел от дел, все менторы и наставники Цицерона куда-то исчезли. Красс Оратор был мертв, а остальные затянуты военным водоворотом.