Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность (сборник) - Найо Марш (1959)

Он отложил бумаги и спустился на кокпит. Было уже двадцать минут первого, но никто из пассажиров спать еще не ложился. Кадди сидели в салоне и рассказывали Денису, с которым успели подружиться, о своих приключениях в городе. Мистер Мэрримен расположился на палубе в шезлонге: полулежал в нем, скрестив руки на груди и сдвинув шляпу на нос. Мистер Макангус и отец Джордан, опираясь на поручни, смотрели вниз, на причал. Ахтерлюк был открыт, и лебедка работала. Ночь выдалась теплая и душная.

Аллейн прошел по палубе, заглянул в черноту ахтерлюка, где мелькали драматично высвеченные лампами фигуры работавших там людей. Аккомпанементом к операции по укладыванию гигантских количеств рыбы в трюм служили скрип лебедки, невнятные голоса внизу да пульсирование двигателей. Инспектор смотрел и слушал несколько минут, затем вдруг понял, что слышит еще один какой-то необычный звук. Где-то поблизости кто-то пел на латинском: то было строгое, размеренное и какое-то совершенно бесполое песнопение:

Procul recedant somnia

Et noctium phantasmata

Hostemque nostrum comprime

Ne polluantur corpora.[21]

Аллейн прошел до конца палубы. В крохотной нише, еле видная в отраженном свете, сидела мисс Эббот и пела. И, увидев его, тотчас умолкла. В руках она держала несколько листков бумаги – очевидно, какое-то очень пространное письмо.

– Это было прекрасно, – заметил Аллейн. – Жаль, что вы остановились. Такая необычная, умиротворяющая, что ли, мелодия.

Она сказала, скорее себе, чем ему:

– Да. Умиротворяющая и набожная. Эта музыка призвана отгонять дьяволов.

– Но что именно вы пели?

Тут мисс Эббот резко поднялась и вся словно ощетинилась. И голос ее прозвучал по контрасту как-то особенно грубо:

– Ватиканский кантус[22].

– Я свалял глупость. Заявился сюда и помешал вам петь. Век седьмой, наверное?

– Шестьсот пятьдесят пятый год. Перепечатана из манускрипта в «Либер Градуалис» за 1883 год, – отрывисто сообщила она и повернулась, чтобы уйти.

– Не стоит, – возразил Аллейн. – Я уже ухожу.

– Мне тоже пора, – мисс Эббот прошла мимо него. Глаза расширились и потемнели от возбуждения. Она прошагала по палубе к освещенному месту, где собрались все остальные, уселась в шезлонг чуть в стороне и принялась читать письмо.

Через минуту-другую Аллейн тоже развернулся и подошел к мистеру Макангусу.

– Широкий жест вы сделали сегодня вечером, – заметил он.

Мистер Макангус прищелкнул языком.

– Мне невероятно повезло! – воскликнул он. – Такое счастливое совпадение, не правда ли? И сходство, знаете ли, просто поразительное. Я искал как раз нечто в этом роде и нашел. И, как понимаю, подарок понравился. – Он колебался секунду-другую, потом мечтательно добавил: – Меня пригласили к ним за столик, но я, разумеется, отказался. Подумал, что не стоит. А она, похоже, была в полном восторге. То есть я хотел сказать, от этой куклы. Не переставала ею восхищаться.

– Уверен, так и было.

– Да, – сказал мистер Макангус. – Да. – А потом забормотал что-то еле слышным шепотом. Он уже не обращал внимания на Аллейна, смотрел мимо него на причал.

Было уже двадцать минут второго. На причале появилось такси. Из машины, оживленно переговариваясь, вышли Джемайма Кармишель и Тим Мэйкпис. Похоже, они пребывали в наилучших отношениях друг с другом, да и со всем остальным миром тоже. Подошли к трапу с веселыми улыбками на лицах.

– О! – воскликнула Джемайма, увидев Аллейна. – Ну скажите, разве Лас-Пальмас – это не рай небесный? Мы так повеселились, просто чудесно провели время!