Киннэна рассмешила трагическая гримаса маленького француза, хотя ему и было не до смеха.

– Я буду более обстоятельным, – пообещал он. – Наш ребенок беспокоился прошлым вечером, и мы не могли заснуть даже после полуночи. Приблизительно в пять утра он опять разволновался, и мы с женой пошли в детскую, чтобы посмотреть, что можем сделать. Наша горничная отправилась вечером в Нью-Йорк, и молока, обычно приготовленного для мальчика, не было. Я начал кипятить молоко в столовой. Могу точно указать время: в библиотеке часы отставали нещадно, и только вчера я подвел их, и они спешили на десять минут. Ладно, как только эти часы пробили половину шестого, как эхо гонга, стекло в окне было разбито прямо у нас на глазах.

– Н-да? – неопределенно промычал де Гранден.

– Прямо на наших глазах, джентльмены. Молотком.

– Ох! – де Гранден слушал с затаенным дыханием.

– Верите вы мне, или нет, но это был молоток в женской руке – и больше ничего! Никакого предплечья или туловища: рука разбила оконное стекло молотком и проплыла по воздуху, будто была присоединена к невидимому телу, прямо через комнату, в кабинет, где стояла Лафайетова чаша. Она раскрыла дверь шкафа, вынула чашу и проплыла с ней до окна. Как в волшебном сне! В это всё трудно поверить!

– Ох! Ох-ох-ох! – воскликнул де Гранден.

– О, я не ожидаю, что вы поверите мне. И я сказал бы любому, что такая дичь отдает сумасшедшим домом, но…

– Au contraire[67], мсье, – не согласился с ним де Гранден. – Я действительно вам верю. А почему? Потому, mordieu, что та же самая рука без тела была замечена в доме мсье Ричардса в ночь смерти его жены!

– Что? Дьявол! – На сей раз уже Киннэн выглядел скептичным. – Вы сказали, кто-то еще видел эту руку. По… как… невозможно!

– Конечно, возможно, – спокойно сказал Жюль де Гранден. – Ее видели, и есть причина подозревать, что она украла драгоценности и ценные бумаги. Теперь расскажите мне, пожалуйста, что это за Лафайетова чаша?

– Серебряный кубок для вина, принадлежавший моему прапрапрадеду, сэр. Я предполагаю, его стоимость не больше тридцати или сорока долларов, но он ценен для нас как семейная реликвия: Лафайет из него пил во время своего второго посещения этих мест. Коллекционеры предлагали за него до тысячи долларов.

Де Гранден нервно колотил кончиками пальцев друг о друга.

– Перед нами – самый необычный грабитель, mes amis. У него есть рука, но не тело; он входит в спальни больных леди и пугает их до смерти. Он ломает окна добрых людей молотком и от них ускользает чаша мсье le marquis de Lafayette, в то время как они греют молоко для своих младенцев. Cordieu, он будет найден, этот некто!

– Вы не верите мне, – объявил Киннэн грубовато-стыдливо.

– Разве я не сказал, что верю? – почти сердито ответил француз. – Когда б вы видели то, что видел я, мсье, – parbleu, когда б вы видели вдвое меньше! – вы бы научились верить многим вещам, которых дураки объявляют невозможными.

– Этот молоток, – он поднялся, почти впиваясь взглядом в Киннэна. – Где он? Пожалуйста, я хотел бы взглянуть на него!

– Он в доме, – ответил наш посетитель. – Лежит там, где его уронила рука. Ни Дороти, ни я, ни за что не прикоснулись бы к нему!

– Прекрасно, великолепно, потрясающе! – проскандировал де Гранден, энергично кивая на каждом слове. – Ну, друзья мои, давайте поедем, давайте полетим! Троубридж, мой старый друг, вы должны осмотреть милейшую мадам Киннэн, а я выйду на след этого бестелесного грабителя, и будет странно, ежели я не найду его. Morbleu, мсье le Fantôme[68], одно дело, когда вы убиваете напуганную мадам Ричардс, также одно дело, когда вы крадете у мсье Киннэна чашу мсье le marquis de Lafayette, но совсем другое дело, когда вы суете свой невидимый нос в дела Жюля де Грандена – parbleu, это совсем уже никуда не годится! Посмотрим, кто будет глупцом – и как можно быстрее!