Две жизни (ч.II, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна

Поезд подошел к перрону. Флорентиец подал руку Алисе, как-то особенно внимательно поглядел на нее и сказал:

– Ты поедешь со мною, дружочек. Я хочу с тобой поговорить. О папе не беспокойся. Наль и Николай довезут его до дома очень бережно.

Как только Флорентиец и Алиса сели в экипаж, он взял ее руки в свои и, нежно их пожимая, сказал притихшей девушке:

– У каждого, Алиса, своя Голгофа. Мы уже говорили с тобой об этом. Теперь настал твой момент собрать все свои силы и выразить активным действием верность твоей любви. Отец сказал тебе свою волю, он бросил тебе мысль о своей смерти. Я подтверждаю: смерть его близка, ближе, чем ты предполагаешь. Собери всю силу верности и любви и проводи отца в далекий путь. Ты – единственное, что он создал в своей жизни истинно прекрасного. Одна ты вошла в мир той действенной силой, которая будет продолжать его вековой труд на общее благо. Сейчас ты, своим спокойствием и самообладанием, можешь вознаградить отца за всю жизнь страданий и борьбы. И он уйдет спокойно, поняв, что жил не впустую. Твоя роль здесь священна. Проводить человека, осветив его последние дни радостью, а не слезами уныния, – это значит установить с ним новую связь для дальнейшей вечной жизни.

Вторая часть твоей Голгофы, пожалуй, не менее трудна. Но здесь я тебе буду помощником. Мысленно обопрись на мою руку и не разлучайся со мною ни в мыслях, ни в делах. Ты не вернешься больше к себе домой. Связь твоя с сестрой и матерью, внешне еще существенная, – окончится в духе твоем сегодня. Согласно завещанию отца, ты останешься у меня до своего совершеннолетия. Но мать и сестра будут делать все, чтобы заставить тебя покинуть мой дом.

Сегодня ты увидишь их на скачках. Увидишь и удивишься их униженному положению. Тебя саму не интересует, ни где ты будешь сидеть, ни во что ты будешь одета. Они же обе крайне раздражены от того, что туалеты их не производят особого впечатления, хотя они влезли в долги, из которых потом не будут знать, как выбраться. Они увидят тебя с отцом и всеми нами раньше, чем ты увидишь их. И сердца их наполнятся злобной завистью и жаждой отомстить, из которых ни ты, ни я, ни все мы, вместе взятые, их вытащить не сможем. Есть ли в сердце твоем сомнение в том пути, который указан тебе твоим отцом и мной?

– Нет, лорд Бенедикт. Сомнение и не подступало ко мне. Единственно, в чем я могу себя винить, это в упоении тем счастьем, в котором я живу возле вас. Но при этом я не просила вас о Дженни, не умоляла помочь ей.

– Ты можешь успокоиться. Дженни позаботилась о себе на свой лад, но с просьбой обратилась не ко мне, а к Николаю. Тебе и не понять тех изощренных махинаций, которые руководили ею при этом. Но помнишь, я говорил тебе, что у человека, признавшего кого-то своим руководителем, должно быть полное, добровольное подчинение его требованиям в тех обстоятельствах, которые непонятны ему в данный момент, потому что ученик не может знать столько, сколько знает Учитель. Если ты хочешь идти за мной, стать членом моей семьи, как Наль и Николай, вот тебе мое назидание и на сегодня, и в дальнейшем: не принимай ни писем, ни посылок от сестры и матери. Ни на одну встречу с ними не соглашайся. Ты можешь передавать мне свои пожелания и мысли о том, каким образом тебе хотелось бы помочь им. Но можешь не сомневаться, все – и гораздо больше, чем ты предполагаешь, – будет сделано, чтобы помочь им. К несчастью, гораздо легче спасти утопающего, чем того, кто попал в сети зла, потому что человек сплетает их себе сам. Но вот мы и приехали. Проглоти эту розовую пилюлю и, я уверен, у тебя хватит сил на все.