Туз в трудном положении - Джордж Р. Р. Мартин (1989)

Ненависть к тощему агенту ударила по Маки, как доза амфетамина. «Это он меня ранил!» Но, что было еще хуже, он сейчас что-то делал с сенатором. Маки не видел, что именно, – но он это знал.

Он заковылял вперед, приволакивая правую ногу. Каждый шаг отдавался у него в животе ударом раскаленной добела кочерги. «Я ему нужен. Я… не… подведу… его… теперь!»

Спектору показалось, будто что-то внутри Хартманна мгновение сопротивлялось ему, а потом всосало его, словно водоворот. Его смертная боль ворвалась в разум сенатора во всех мучительных подробностях: сломанные кости, обжигающая кровь, удушье…

Но что-то шло не так. Разум Хартманна реагировал не так, как все другие. Он раздувался, жадно пожирая смерть Спектора. Спектор надавил сильнее. Постепенно разум противника начал уступать давлению и блекнуть.

«Так хорошо, так вкусно, но ранит и убивает… не может быть… не может быть, это не на самом деле…»

Но это было на самом деле, и голос Кукольника заглох до тихого шепота, а потом вообще замолк, и боль, просочившаяся к Грегу от Кукольника, едкой кислотой разлилась по его психике, вызывая желание заорать и взмолиться: «Не убивай меня, не убивай! Я не хочу умирать!»

Но он не мог разорвать контакт с этим жутким взглядом странных, печальных, изумленных и страдающих глаз, которые принадлежали вовсе не Колину, а кому-то другому…

…и он понял, что сейчас умрет, что станет следующим, уйдет за Кукольником в бездну, скрытую за этим взглядом.

– Ты меня убиваешь! – Грег вытолкнул эти слова из последних сил, надеясь, что эти глаза моргнут, или отведут взгляд, или…

…и в мире не осталось ничего, кроме этих глаз…

Спина в темном пиджаке возвышалась перед Маки, словно узкая скала. Маки качнулся. Ему хотелось лечь и заснуть – надолго, очень надолго.

Вместо этого он поднял правую руку и включил вибрацию. Он посмотрел на свои пальцы, ставшие расплывчатым розовым пятном. Это зрелище придало ему силы. Он взмахнул рукой ровной режущей линией.

Спектор едва держался на ногах. От усилий у него подгибались колени. Он отдал Хартманну все, что в нем было, – и почувствовал, что тот ушел. И тем не менее этот сукин сын продолжал смотреть на него, моргая глазами. Такого просто не могло быть.

Спектор вспомнил, что держит пистолет. Он навел его на центр груди Хартманна. Услышав звук, похожий на жужжание огромного шмеля, он замешкался. Он почувствовал скрежещущую боль в шее. Зал закувыркался, а потом рванулся вверх и ударил по лицу. В ушах стоял громкий гул, но все звуки потеряли смысл. На полу рядом с ним валялось тело. Это был Колин – по крайней мере, тело походило на того джокера. Вот только у него не было головы. На шее, там, откуда она отвалилась, остались ленты истрепанного мяса. Спектор видел только бегущие ноги.

Наверняка это сон. Такой, как у него уже был, но только хуже. Он испытывал тошноту, беспомощность – и в то же время странное ликование. Сейчас он закроет глаза и возьмет все под контроль.

Голова покатилась по сцене. Ощущая себя так, словно плывет по воздуху, Маки заковылял к ней в оглушающий тишине.

Он с трудом наклонился. Казалось, его тело превратилось в прутик, который с каждыми несколькими градусами наклона ломается в каком-то новом месте.

Он взял голову и медленно выпрямился. Он поднял ее, чтобы продемонстрировать Грегу, продемонстрировать этому стаду испуганных баранов в белых шляпах, топтавших друг друга в паническом бегстве от него, Маки.

– Я Маки Мессер! – прокаркал он. – Мак-Нож. Я особенный.

Он поднес голову к лицу и поцеловал прямо в губы. Глаза открылись.

Спектор ощутил что-то на своих губах. Он открыл глаза. Горбун смотрел на него с издевательской улыбкой. Это был не сон! Понимание было подобно удару в грудь – вот только груди у него больше не было. Этот ушлепок отрезал ему голову. Он умрет. После всего, что он пережил, он все-таки умрет! Опять.