Пой, даже если не знаешь слов - Бьянка Мараис (2017)

Потом – не знаю, сколько прошло времени, – мы прибыли в участок и вошли в большое помещение, провонявшее сигаретным дымом. Как только нас ввели, высокий полицейский куда-то утащил Мэйбл, а его напарник подвел меня к длинной деревянной лавке.

– Сиди здесь и жди меня, ладно?

– Ладно.

Я села на лавку, как было велено, ноги болтались над зеленым линолеумом. Полицейский поддернул темно-синие брюки и присел на корточки, чтобы его глаза оказались вровень с моими.

– Куда вы увели Мэйбл? – спросила я.

– Мы просто зададим ей несколько вопросов.

– Можно мне к ней?

– Нет. Никуда отсюда не уходи, хорошо?

– Хорошо.

– Ни на шаг. Сиди где сидишь.

Я кивнула в знак того, что все поняла; полицейский погладил меня по голове и встал, собираясь уйти, но снова обернулся ко мне.

– Я знаю, что тебе сейчас очень одиноко, но я хочу, чтобы ты знала: ты не одна, твои родители здесь, с тобой.

Вот и подтверждение моим догадкам!

Мама и папа здесь! Команда “Патрульных” разгадала загадку их исчезновения, и теперь мы будем вместе, до заключительных аккордов музыкального завершения радиопередачи.

Я вытянула шею и принялась крутить головой по сторонам, выглядывая родителей.

Полицейский, должно быть, понял свою ошибку и быстро внес коррективы:

– Я что хочу сказать. Твои мама и папа теперь на небесах, с Богом, они сейчас смотрят на тебя и приглядывают за тобой. Ты теперь никогда не будешь одна – они будут с тобой. Всегда.

– А где “Патрульные”?

– Кто?

– Ну те ребята из радио? Крутые детективы, которые здесь работают?

Полицейский расцвел улыбкой.

– Ag[28], да это выдумка. На самом деле этих ребят не существует. Они просто актеры, которые притворяются детективами.

И, помахав мне рукой, он ушел.

Спасительная страховка, которую я себе натянула, медленно расползалась, но я все еще отказывалась впустить в сознание мысль, что полицейские сказали правду насчет моих родителей. Моя связь с матерью и отцом была построена на вере – безоговорочной, всепоглощающей, непоколебимой вере в то, что они неуязвимы.

Если они действительно всегда знали, как лучше, если имели право водить машину, ходить на работу, пить спиртное и курить, если они могли приходить и уходить когда захотят, не спрашивая разрешения, если они могли принимать сто решений насчет моей жизни и своих собственных жизней, причем чтобы объяснить то или иное решение, им достаточно было “потому что я так сказал”, то мне приходилось верить, что они достойны этого высокого положения. Без слепой веры вся эта иллюзия детско-родительской связи рушилась, потому как – что, в сущности, есть родитель, как не бог в глазах ребенка? Я не должна была терять веру в своих богов. Так что я ждала, когда они придут и отвезут меня домой.

То и дело где-то открывалась дверь и в помещение врывались железный лязг, злобные окрики и жалобный плач. Через некоторое время добрый полицейский вернулся – проверить, как я, принес мне плед. В течение предрассветных часов полицейские приводили в приемное помещение десятки чернокожих и вталкивали их в те же двери, за которыми исчезла Мэйбл. Многие из них казались подростками, большинство – в крови.