Владыка Ледяного Сада. Ночной Странник - Ярослав Гжендович (2005)

Потом собрал оставшиеся на дворе останки членов экспедиции и занес внутрь дома. Положил все, что нашел, на столе напротив статуи Халлеринга и минуту стоял со склоненной головой, немо двигая губами. Еще раз обыскал дом и наконец вышел с небольшой пластиковой канистрой, обливая стены и провалившуюся крышу. Затем присел на безопасном расстоянии и достал из мешочка на поясе кресало.

«Вы должны выяснить, что произошло, – сказал Лодовец. – А если понадобится – разгрести весь тот свинарник».

Дюваль все время монотонно стучал веткой.

Драккайнен встал, пнул колодец и пошел за топором.

Когда он спускался с холма, пламя вставало над палисадом и сыпало искрами в ночное небо.

* * *

Меня будит дождь. Отвратительное свинцовое утро среди тумана и мерзкой мороси. У меня все болит. Уже и не знаю, из-за вчерашней драки или после ночи, проведенной на толстой раздвоенной ветке. Холодно.

Развязываю веревку, которая удерживает меня на стволе, и спускаюсь на землю, завернутый в шерстяной плащ.

Чего я только не наслушался об этом плаще! Что натуральная шерсть греет, даже будучи мокрой. Что от дождя волокна сжимаются, и плащ становится водонепроницаем.

Может, оно и так.

Только вот к тому моменту он уже промокает насквозь. Как и человек, который его носит.

У меня болит ахиллесово сухожилие, все мышцы, царапины на предплечье и обожженная спина. Я мокрый, замерзший и озлобленно-голодный.

Этот, подошедший, отзывается, как раз когда я стою среди папоротников, облегчая мочевой пузырь.

Он сидит на краю леса в деревянной одноосной тележке, запряженной крупной животинкой – чем-то средним между ослом и окапи.

– Это был прекрасный бой, – говорит он. – Быть может, достойный песни.

– Какой бой? – спрашиваю я.

Он худой, в плаще с капюшоном и держит в руке ломоть солонины, от которого отрезает небольшие кусочки кривым ножом.

Я спокойно шнурую штаны. Справлюсь в случае чего. Справлюсь, прежде чем он соскочит с козел или потянется за чем-нибудь опасным.

Я игнорирую его. Здесь подкрасться к спящему человеку – поступок некультурный и опасный. По сути, он меня оскорбил.

По крайней мере, насколько я себе представляю.

Знать не знаю, как он высмотрел меня в густой листве, среди ветвей. Потому я и сердит – но исключительно на себя самого.

Собираю подходящие ветки для костра. Есть здесь парочка растений, сухостой из которых загорится и под дождем. Человек продолжает жевать свою солонину, с интересом поглядывая на меня безумными, исполненными тьмы глазами. Пожалуй, он стар. Непросто оценить. Здесь и сорокалетний – уже старик. Худое лицо испещрено морщинами и кажется измученным.

Кресало выстреливает пучками искр. Я раздуваю жар на кусочке коры, на кучке трухи и иголок, пока не появляется пламя.

Когда грею ладони у потрескивающего огня, что жрет сухие прутья, думаю о кофе. Эспрессо из крохотной чашки с капелькой крема поверху. Этот, на телеге, все сидит и закидывает с кончика ножа кусочки мяса в рот.

– Присядь к огню, – говорю я.

– Я мог бы тебя убить, – отвечает он с полным ртом.

– Но не убил.

– Это ловко – так спать на дереве.

– Как видно, недостаточно ловко. Так и будешь кричать с тележки?

– Предпочитаю глядеть на мир с козел. Выше. Лучше видно.

Я вытаскиваю из укрытия свои вещи. Тюки, сумы, наконец – седло, на котором и сажусь у огня. Хоть для чего-то пригождается. Нахожу твердые полоски соленого сушеного мяса, завернутые в пергамент. Приготовлю их в кипятке. Раз нет кофе, по крайней мере, выпью подобие бульона. Хоть что-то горячее для желудка.

– Кто там жил? – Я машу рукою в сторону холма, на котором чернеет выжженный обрубок станции. Палисад частично уцелел, но оттуда еще поднимается столп черного дыма.

Он пожимает плечами:

– Никто. Всякий знает, что это проклятое место. Урочище. Таких много. Только глупец входит в такие места.