Бразилья - Йен Макдональд (2015)

– Что это, жюри присяжных? – пошутила Хоффман, но вино казалось маской Рональда Макдональда на похоронах, а цветы – самой смертью.

– Ну у тебя и самообладание, хочу сказать, – подала голос Глория. Марселина слышала, как мать закрыла за ней дверь.

Фейжоада пахла удушливо и тошнотворно.

Ирасема пододвинула открытку через стол. Близнецы в меховых костюмах ангелочков поднимаются на небо среди порхающих колибри и маленьких пушистых облачков: ПОЗДРАВЛЯЮ – это двойня! Марселина открыла открытку: «…надеюсь, у тебя случится выкидыш, а если нет, то пусть они родятся с синдромом Дауна…» Она резко ее захлопнула. Комната закружилась вокруг нее. Родственники висели где-то далеко, на космологических расстояниях, но находились так близко, что она ощущала налет на их зубах.

– Вы должны знать: я этого не писала.

– А почерк твой, – Глория открыла судебное разбирательство.

– Похоже, но…

– Кто еще знал, что Ирасема ждет близнецов?

Муж Глории, Паулу, поднялся с насеста:

– Пойдемте, детки, посмотрим, как там у нас еда готовится.

– Я этого не писала, зачем мне такое писать?

Глория перевернула открытку.

– Напиши это снова на оборотной стороне.

«…загордилась своими идеальными детьми и идеальным мужем, и даже подумать не можешь, что он встречается с другими женщинами. Иначе зачем, как ты думаешь, он четыре вечера в неделю пропадает в спортзале…»

Каждый росчерк. Каждый завиток. Каждая черточка.

– Я этого не писала!

– Не повышай голос! – цыкнула мать. – Ты уже достаточно натворила, и детям необязательно это слышать!

– Зачем мне посылать такое?

Единственный вопрос, который Марселина могла задать, но еще до того, как прозвучали слова, она поняла, насколько роковую ошибку допустила.

– Да потому что ты завидуешь. Завидуешь, потому что у нас есть то, чего у тебя нет, – Глория посмотрела на нее холодно, глаза в глаза, сестра на сестру.

Если бы не это, то Марселине, возможно, хватило бы ума извиниться, развернуться и уйти. Но теперь ей бросили вызов, и она не могла оставить другим последнее слово.

– И что же у тебя такое есть, чему я могла бы завидовать?

– Ой, думаю, мы все это знаем.

– Чему же? Твоему очаровательному дому? Твоей премиленькой машинке? Замечательному абонементу в спортзал? Прекрасной страховке? И обалденным расходам на детский сад? По крайней мере я заработала все, что имею. – «Марселина, остановись. Марселина, заткнись». Но остановиться она никогда не могла: – Нет, нет, это не я завидую. Это не я не могу смириться с фактом, что не самая любимая. Это твоя проблема. Ты завидуешь, а я живу полной жизнью.

– Вот только не надо все оборачивать в свою сторону и делать меня виноватой! Я не отправляла эту открытку, тут уж ничего не попишешь.

– Я тоже не посылала, но я не собираюсь оправдываться и объясняться, потому что тебе никто не может ничего объяснить, потому что ты всегда права, такая милая и славная, и все-то у тебя идеально.

Гул голосов на кухне, бас и пикколо, стих.

Слушайте, детишки. Ваша тетя – чудовище. Не ждите никаких подарков до окончания университета. Я оплачу вам психотерапевтов. Ирасема в слезах. Ее супруг Жуан-Карлос слез с пластикового стула и присел на корточки рядом с женой, поглаживая ее запястье. Ароматная праздничная фейжоада теперь отталкивала: запах врезался в память, изменился навеки. «Убирайся вон, Марселина, пока не нанесла рану сильнее, чем можно залечить». Но уже у двери она повернулась и изрыгнула напоследок:

– Хоть кто-нибудь из вас хотя бы на секунду подумал, может, тут что-то не так? Нет, вы все слепо списали на Марселину, да? Вы хоть на минуту допустили мысль, что творится нечто совершенно непонятное, и все очень, очень плохо? Да пошли вы. Вы мне не нужны, никто из вас не нужен.