Бразилья - Йен Макдональд (2015)

– Разумеется. И куда бы я еще отправился, если не в единственный момент моей жизни, который повлиял на все последующие события? Я вернулся в Порту. Я смотрел на собственное лицо и видел, как оно исказилось от ужаса при виде призрачного посетителя: он узрел самого себя, только изможденного и постаревшего, облаченного в черное одеяние священника, живую надпись «мене, мене, текел, упарсин»[222]. Чуть больше сил пришлось потратить, чтобы остановить руку, поставить смертоносную кружку на стол, уйти от друзей, комфорта и тепла на улицу. Я видел, как падаю на колени и молю о прощении, однако всякий раз, когда я вновь возвращаюсь к этой странице своей жизни, то обнаруживаю, что ничего не поменялось. Существует закон: можно отправиться в прошлое, но нельзя вернуться к истории своего собственного мира. Мы всегда приходим в другой мир, в мир, где я появился как гость, а потом растворился безвозвратно, поскольку иначе нарушил бы предписания великого Цензора, который позволяет нам писать истории других, но не нашу собственную.

– Теперь вы меня оскорбляете, – рассердился Фалькон. – Это настоящий маразм. Если бы у меня было оружие, то я застрелил бы вас, чтобы вашим безумием не заразились другие. Вы беззаботно заявляете, что можете прыгать между мирами и эпохами по собственной прихоти, одной силой мысли, как блуждающий огонек или огненная колесница, и по мановению вашей руки мой мир уничтожен: рациональность, научный поиск, познаваемость и предсказуемость физического мира – всего лишь паутина иллюзии над пустотой… магии. Божественный указ, сила слова и мысли над реальностью.

– Но, Фалькон, Фалькон, что, если мир и соткан из этого? Из слова и мысли?

Француз ударил по опорной балке хижины.

– Это реально, Квинн. Это реальность!

Священник слабо улыбнулся.

– Если видимость достаточно детальна, как нам узнать об этом?

– Ох, ради всего святого! – Фалькон вскочил на ноги. Золотые лица сунулись в дверь, но тут же отпрянули под враждебным взглядом ученого. – Вода снова поднялась. Вот что я пришел сказать вам. Я хочу взять каноэ и отплыть с моими манао из сидаде.

– Поговорите с Зембой. Он – защитник сидаде.

– Я хочу поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы спросили, зачем мне каноэ и группа индейцев, почему я хочу исследовать подъем воды. Но вы отдалились, стали отчужденным, Квинн. Вы отгородились от меня полковниками и советниками, Льюис, отгородились от своего народа.

Черная занавеска на двери дернулась. Вошел Земба, его кожа блестела от дождя.

– Все нормально?

– Да, ничего не произошло, – сказал Фалькон. – Я просто говорил отцу Квинну, что собираюсь отправиться на разведку по реке, чтобы исследовать подъем воды.

– Все подобные просьбы необходимо подавать мне, как ответственному за безопасность города.

Фалькон ощетинился:

– Я – не твой раб. Доброй ночи, сеньор.

Робер Франсуа Оноре Фалькон:

экспедиционный журнал

8 августа 1733 года

Мне часто кажется, что самое главное в моем журнале – это дата в заголовке. Слишком легко дни пролетают в вечном сейчас, здесь нет прошлого, будущее неотличимо от настоящего, мы оторваны от истории человечества. Но, разумеется, первостепенная обязанность летописца определить место собственной истории в потоке времени. Поэтому я пишу «8 августа 1733 года» и воссоединяюсь с остальными людьми.