Бразилья - Йен Макдональд (2015)

Девушка-кайбаше, хранившая записи, присела на колени перед Фальконом с журналом и резной деревянной чернильницей на кожаной подушечке. Француз отметил время, дату, условия наблюдения! Как мало бумаги осталось. По правде говоря, зачем вообще делать все эти отметки, если они представляют лишь малую часть правды? Иезуит, обезумевший от священного наркотика, намекнул на существование более глубинного порядка вещей, на то, что этот сжатый у полюсов мир – лишь один из огромной – возможно, бесконечной – череды миров, отличающихся друг от друга в большей или меньшей степени. Но как объективно доказать подобное устройство вселенной? Конечно, если речь идет о физическом явлении, то его можно описать математически. Серьезная задача для географа, стареющего в одиночестве, вдалеке от работ своих коллег. Такие записи займут все, что осталось от стены, заполонят весь пол. Кайша будет жаловаться, станет кидаться в него всякой мелочовкой, она – чистюля, гордится своим домом и не терпит его неряшливости.

– В Париже сейчас ровно одиннадцать часов двадцать семь минут, – торжественно объявил Фалькон. – Буду работать с маятником. По моему сигналу запускай часы.

Фалькон оттянул гирьку геодезического маятника, пока шнур не совпал с вписанной линией угломера. Затем отпустил гирьку и поднял платок, который Кайша стирала до целомудренной белизны для этой цели. Три руки опустились на пусковые рычаги хронометров. Маятник качался, отсчитывая время, пространство и реальность.

* * *

– Я не могу дать вам больше бумаги.

Пушечный выстрел заглушил любые протесты Фалькона. Земба перевесился через ограждение и прижал к глазу карманную подзорную трубу, которая раньше принадлежала Фалькону.

– Ствол и казенная часть не тронуты, – объявил он. – Думаю, можно теперь попробовать с полным зарядом. И с ядром.

После того как Земба провозгласил себя защитником Сидаде Маравильоза, он все чаще вспоминал о внешний атрибутах и манерах князя ангольских воинов имбангала. Фалькон влез на защитную стенку, чтобы понаблюдать, как канониры-игуапа заряжают огромную пушку, аккуратно вырезанную из ствола твердого красного дерева, на испытательном полигоне. Он видел, как снаряды, завернутые в бумагу – ее, как и подзорную трубу, у Фалькона реквизировали, – исчезают внутри чудовища.

– Я понимаю, насколько важно хранить порох сухим среди влажных миазмов, но мы так рьяно взялись за собственную защиту, что забыли о том, что собственно защищаем, – сдержанно заметил он, пока команда заряжала ядро.

После каждого выстрела из деревянной пушки у плотника уходил целый день, чтобы обработать дерево до необходимой гладкости. Земба сначала рассмеялся, услышав предложение Аиуба: деревянная пушка – да она же при первом выстреле разлетится на миллион щепок, куда более смертоносных, чем залп противника. Но расчеты Фалькона пережили и насмешки, и порох. Хотя ученого страшно раздражало, что этот незаурядный человек – потрясающий командир и устрашающий воин – относился с уважением к его эрудиции только тогда, когда она служила военным целям. «Технэ, шлюха Софоса», – пробормотал Фалькон про себя.