Черный человек - Ричард Морган (2007)

– Да. – Она вздохнула. – Это тяжело для меня, Скотт. Я росла в большой семье, среди нас и христиане были, но я к ним не относилась. Мой религиозный опыт очень… отличается от твоего. Там, откуда я родом, мы допускаем, другие веры возможны, но считаем, что они – просто другой путь к той самой истине, в которую верим мы сами. Менее прямые тропы для менее просвещенных. Мне и в голову не приходило, что, может быть, это наша истина – менее просвещенная и что правы христиане. Что… – Она покачала головой. – Я даже предположить этого не могла.

Он почувствовал, как теплая, покровительственная нежность поднялась в нем, словно пламя. Он потянулся, взял руку, которая лежала у нее на коленях, ласково сжал.

– Все нормально, – сказал он. – Ты была искренней в своей вере, вот что важно.

– Я хочу сказать, приходится же верить в то, что ты видишь собственными глазами. Да, Скотт? – Она встретилась с ним взглядом. – Ты веришь в то, что тебе говорят, а остальное не имеет смысла, так?

Он испустил глубокий вздох:

– По мне это вполне логично, Кармен.

– Да, в этом-то все и дело, и я не знаю, есть ли в вашей Библии что-то, что объясняло бы происходящее. Все, что происходит, в корне отличается от представлений о последнем цикле, которые я получила дома. Он говорит, – она показала глазами наверх, – что пришел рано, что пока не время, и он должен собраться с силами. Он должен многое сделать тут, но у него есть враги, и эти враги все еще сильны. А это означает, что мы должны защищать его, пока его время не придет. Он избрал нас, Скотт. Отделил от… э-э… от…

– От плевел?

– Да, от плевел. Ты видел, что он сделал с Ночерой и Бардом? Они были прислужниками тьмы, Скотт. Теперь я это понимаю. В смысле мне никогда не нравился Ночера, а Вард… Ну, я думала, он ничего так, но…

– У Сатаны тысяча ловушек, – сказал ей Скотт. – Он может надеть тысячу масок.

– Да.

Он поколебался, глядя на нее:

– А ты ему… – он пробовал на вкус непривычное слово, которое произнес его язык, – ему прислуживаешь?

– Да. Он мне так велел. До тех пор, пока один из, э-э, из ангелов не явится, чтобы взять это на себя. Он сказал, что до тех пор будет говорить через меня.

Скотт все еще держал Кармен за руку, но теперь выпустил ее и дернулся в сторону, словно эта рука стала слишком горячей на ощупь. Изо всех сил стараясь не пялиться на ее красоту, он хрипло выдавил:

– Ты… ты так этого достойна! Тебя наполнит свет.

Потом ее рука вдруг оказалась на пряжке его ремня и потянула к себе. Рен наклонилась и коснулась приоткрытыми губами его рта. Снова отстранилась.

Он задохнулся. В висках застучала кровь. Под брючным ремнем вспухло и стало тесно.

– Что ты делаешь? – зашипел он.

Она сделала жест в сторону потолка:

– Он там, наверху, Скотт. Стоит и несет стражу, защищая нас. Все в порядке.

– Нет, это же… – Он покачал головой, растеряв все слова. Пытаясь объяснить: – Это же грех, Кармен.

Он хотел отодвинуться от нее, но при этом лишь отклонился назад в своем неловком полусидячем положении и шлепнулся на спальник, спиной к стене. При этом он вовсе не увеличил расстояние между ними. Или, может быть, думал он потом, может быть, ему вовсе не хотелось его увеличивать.

– Кармен, – взмолился он, – нам нельзя грешить. Не сейчас. Не здесь. Это неправильно.

Но Кармен Рен лишь зацепила большим пальцем горловину своей рубашки, посмотрела вниз, на собственную руку, и потянула. Статический шов с легким треском поддался, а она все тянула палец вниз, расстегивая рубашку и обнажая груди в поддерживающих чашечках. Сквозь прозрачный блеск пластика он ясно видел ее соски, прижатые к внутренней поверхности каждой чашечки. Она снова подняла глаза и улыбнулась.

– Как это может быть грехом? – просто спросила она. – Скотт, разве ты не видишь? Разве не чувствуешь?