Девочки в огне - Робин Вассерман (2016)

Это не преображение, объясняла Лэйси. Всего лишь прозрение. «Притворство тебе не подходит, – объясняла Лэйси. – Ты не создана для мира, где надо скрывать свою истинную сущность». Я так долго пряталась, что забыла, где себя искать. И Лэйси пообещала, что найдет меня: «Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать».

– Знаю, ты считаешь меня самым щедрым человеком на свете, – сказала Лэйси, пока я зашнуровывала ботинки. – И думаешь, что тебе жутко повезло, раз уж я соизволила поделиться с тобой своим непогрешимым вкусом.

– Ага, я прямо главный приз в лотерее ухватила, – заметила я с сарказмом, удачно маскирующим истину. – Каждую ночь перед сном возношу хвалу вселенной.

В тот день она впервые появилась в моем доме. Я бы с радостью перенесла этот визит как можно дальше – не потому, что мне было что скрывать, а как раз наоборот. Я смотрела на свое жилище глазами Лэйси и видела добропорядочный двухэтажный дом, полный тихого отчаяния, семейный очаг для людей без всяких устремлений, кроме желания жить той жизнью, которую показывают по телевизору. Бежево-коричневые полосатые обои, старенький бабушкин кофейный столик с книжками издательства «Тайм-Лайф» и фотографиями в рамках, на которых запечатлены никогда не виденные нами пейзажи. Присутствие Лэйси делало интерьер не просто предосудительным, но прямо-таки невыносимым.

Ранее Лэйси рассказала мне о тотальных несоответствиях, качествах, столь противоположных друг другу, что существование одного исключало самую возможность другого. Я усвоила эти рассуждения не лучше прочих ее головоломных теорий, которые она любила развивать, считая, что постижение мира во всем его таинственном своеобразии служит ключом к возможности подняться над нашим мещанским зомби-адом, но присутствие Лэйси в моей спальне я расценивала как их красноречивейшую иллюстрацию: тяжелые ботинки Лэйси топчут бирюзовое ковровое покрытие, ее взгляд презрительно скользит по игрушечной черепашке, которую я до сих пор хранила под подушкой, – прошлое и будущее Ханны Декстер сходятся в неизбежном коллапсе, материя и антиматерия обваливаются в черную дыру, которая поглощает нас обеих. Короче говоря, я была уверена: увидев меня в естественной среде обитания, Лэйси исчезнет.

– У твоих родаков есть бар? – спросила она. – Давай-ка его проинспектируем.

Бар, разумеется, был не заперт. Родители не сомневались, что мне можно доверить замшелые останки бренди, скотча и дешевого вина. Отец любил пиво, мать вообще не употребляла спиртного – бар держали для гостей, которых у нас никогда не бывало. Может, именно новые ботинки придали мне смелости спуститься вниз и показать Лэйси темную пыльную расщелину между забытыми настольными играми и нечитанными книжками «Тайм-Лайф», где обитали бутылки.

– Скотч или ром? – предложила я, надеясь, что удалось создать видимость, будто я понимаю разницу между ними.

– Того и другого понемножку.

Она показала мне, как отлить по дюйму-два из каждой бутылки, на всякий случай возместив содержимое водой до прежнего уровня. Потом мы смешали по капельке каждого напитка в единственном стакане и с трудом сделали по глотку.

– Божественный нектар, – выдавила Лэйси, кое-как откашлявшись.

Я снова глотнула обжигающей смеси. Пламя приятно грело.

Ковер в гостиной был ярко-оранжевый в коричневую полоску, и пока Лэйси не разлеглась на нем, раскинув руки-ноги и пробормотав: «Неплохо», он казался мне отвратительным. Теперь же, с ее одобрением и в приятном подпитии все представлялось именно таким, как она и сказала. Совсем неплохо. Я распласталась рядом с ней, наши пальцы рук соприкоснулись с электрическим треском, мы мариновались в «божественном нектаре» и горячем сухом воздухе, извергавшимся вентилятором. Нас захлестывали диссонансные аккорды свежего бутлега, купленного Лэйси, и я пыталась расслышать в них гудки обещанного ею корабля, который увезет нас далеко-далеко.

– Надо основать клуб, – сказала Лэйси.