Феномен полиглотов - Майкл Эрард (2012)

Когда в 1987 году был объявлен конкурс «Лучший полиглот Фландрии», отец Йохана посоветовал ему принять участие. К тому времени Йохан знал турецкий и родственные ему языки (узбекский, киргизский, казахский, туркменский, азербайджанский) – на большинстве из них говорили тогда в Советском Союзе, так что все словари и грамматики были составлены по-русски. Чтобы разобраться в них, он изучил и русский (Юджин Германс принял бы в конкурсный зачет все эти языки, поскольку каждый из них был официальным языком республик СССР). Чтобы освоить арабские и персидские заимствования в турецком, от которых язык был очищен в 1930 году, он изучил еще и их.

Когда Йохану позвонили организаторы конкурса, он стал перечислять известные ему языки и только в этот момент осознал, что их набралось тридцать один. Семь из них были мертвыми языками; знание еще семи он оценивал как поверхностное. В то время он отслужил в армии половину положенного срока. За некоторое время до начала конкурса он нашел заброшенные казармы, принес туда свои книги и несколько недель готовился по ночам. Узнав об этом, я был разочарован – в том смысле, что он ничем не отличался от гиперполиглотов, которые активно используют не более полудюжины языков, а гораздо большее их количество держат в замороженном состоянии. Я надеялся, что он просто шагнул из своей жизни в этот конкурс со всеми языками наготове. Оказалось, что это не под силу даже Лучшему Полиглоту Фландрии.

Я спросил, возможно ли было активно использовать все языки.

Йохан посмеялся над такой идеей:

– Какой в этом смысл? Сейчас я владею киргизским уже не так хорошо, как раньше, но не думаю, что он мне понадобится сегодня или завтра.

Чтобы поддерживать знание всех языков, ему понадобился бы четкий распорядок дня: встать в шесть утра, позаниматься таджикским, в семь переключиться на туркменский, и так далее. «Я считаю это абсурдным», – заметил Йохан. Он никогда не задавался целью изучить столько языков, сколько он в силах освоить: «Я люблю ездить в разные страны и говорить там на местных языках» (тут я вспомнил о туристическом подходе к изучению языков Рейнера Гэнала). Он рассказал, что прошлым летом они с семьей ездили в Египет; он купил книгу по иероглифике и успешно расшифровывал надписи на стенах храмов и обелисках. «Некоторые люди могут быть безразличными к этому, но я считаю важным удивляться чему-нибудь. Продолжать удивляться языку».

Раньше Йохан считал, что освоить языки может каждый и не нужно быть уникумом, чтобы процесс шел легко. Он высказывал это мнение снова и снова в своих первых интервью. Теперь он изменил свои взгляды. Имея за плечами двадцатилетний опыт преподавания, он не считает, что основой успеха является упорный труд. «Мне кажется, у некоторых людей действительно есть предрасположенность к языкам или они лучше приспособлены к этому», – сказал он.

В день соревнования, проходившего в тусклом конференц-зале государственного учреждения, участники переходили от одного стола к другому, по десять минут разговаривая на каждом языке с членами жюри – носителями языка. Перерыв между выступлениями составлял всего пять минут. Способности Вандевалле были проверены на двадцати двух языках. Пять из них он знал поверхностно. Спустя несколько недель отец встретил его на железнодорожной станции на машине, увешанной гирляндами. «Вот тогда я и узнал», – сказал Йохан. Ему было двадцать шесть. Он набрал в общей сложности двести пятьдесят один балл по результатам тестирования знаний двадцати двух языков, по девятнадцати из которых «доказал коммуникативную компетентность». Второе место занял русский профессор, который набрал всего сто восемьдесят один балл. За некоторые языки, например гэльский, Вандевалле не получил ничего (он мог сказать только «Я солдат»); некоторые языки не были приняты в зачет, например латынь и старославянский.