Феномен полиглотов - Майкл Эрард (2012)

Барритт никогда не утверждал, что говорит на иностранных языках, – он упоминал лишь о чтении на них. В период наиболее интенсивного изучения языков он тратил четыре часа в день (час за ланчем, три вечером) на учебу и отмечал свои успехи в специальном гроссбухе примерно следующим образом:

«9 июня. 68 строк на древнееврейском, 50 строк на кельтском, 40 страниц на французском, 3 часа изучения сирийского, 9 часов ковки».

Или так:

«10 июня. 100 строк на древнееврейском, 85 страниц на французском, 4 службы в церкви, изучение Библии днем».

В 33 года Барритт внезапно забросил и языки, и инструменты, осознав, как он сказал жителям родного города, что «помимо удовольствия от учебы есть другие вещи, ради которых стоит жить» и что «говорить лучше на живом языке», а сердце его «стремится к правде и добродетели».

Пользуясь своей невероятной лингвистической известностью, он внес вклад в проведение реформ в США, отмену рабства и уменьшение платы за пересылку писем через Атлантику; наконец, написал тридцать книг. Говорят, он стал настолько знаменит, что с него не брали плату за номер в отеле или переправу на лодке. Позднее он возобновил изучение языков, делясь чудесами санскрита с девушками из Новой Англии. Как бы я хотел взглянуть на эти уроки санскрита для молодых леди-янки, во время которых мистер Барритт делился с ученицами своим энтузиазмом под тихий шелест их длинных юбок. После его смерти в 1879 году друзья отмечали его «детскую непосредственность и прекрасный характер».

В 1841 году знаменитый френолог Лоренцо Найлс Фоулер снял гипсовый слепок черепа Барритта. Это был, возможно, первый случай, когда способностям полиглота отвели определенное место в голове, пусть и с помощью френологии, которая некоторое время была модной, хотя позже удостоилась звания лженауки. Френологи считали поверхность человеческого черепа своеобразной картой способностей человека, его личности и характера. Своей задачей френологи видели установление связи размера и формы тридцати семи участков черепа с такими понятиями, как, например, «почитание» и «покладистость».

Вот что заключил Фоулер по результатам проведенного исследования.

На френологической карте орган, отвечающий за языки, находится в области вокруг глаз, впрочем, эта область не была особенно выдающейся у Барритта. Но Фоулер, очевидно, знал, что кузнец не говорил на пятидесяти языках, а только читал на них, поэтому он приписал талант кузнеца области под названием «форма».

В своей приписке к френологическому журналу некий исследователь (возможно, это был уже не Лоренцо Фоулер) выразил изумление по поводу того, как эта область выглядела на черепе Барритта, отметив, что «способность удерживать в памяти буквы и слова, за которую отвечает эта область, больше всего помогала ему в изучении языков». По мнению френологов, «форма» – это внешнее отражение участка мозга, который отвечает за запоминание фигур, лиц, картинок и написание слов. Чтобы запоминать слова, Барритт обращался к области под названием «возможности», которая была у него «просто огромной». Фоулер писал, что, судя по этой области, Барритту был «дарован такой объем фактической и литературной памяти, которому, возможно, нет равных в мире»; «очевидно, он знал ВСЕ». Мне не удалось отыскать слепок черепа Барритта. Полагаю, он разделил участь самого Барритта.

Элиу Барритт в профиль

В австралийском газетном архиве я нашел хвалебную статью, написанную американцем Джереми Кёртина о Меццофанти и других полиглотах. Мне нравится, что, согласно этим отзывам, каждый последующий полиглот оказывался искуснее своего предшественника.

Семьдесят – не предел?

Жил ли когда-нибудь на свете лингвист, знакомый с бо́льшим количеством языков, чем скончавшийся на днях мистер Джереми Кёртин, переводчик «Quo Vadis»?